The description of Kabarda by D.A. Milutin in the context of the cauсasus version of russian orientalism foundation.

全文:

В 30-40-е гг. XIX в. в связи с разрастанием масштабов российско-горского противостояния на Кавказе среди людей, занятых выработкой военных, админи-стративных и политических мероприятий, возникала все большая потребность обратиться к тем знаниям, которые были накоплены в ходе контактов с народа-ми, проживавшими в различных регионах. Современные кавказоведы отмечают, что собранные имперскими военными исследователями материалы отражают определенный временной срез развития этнических групп и активно занимаются разработкой на их основе различных вопросов социально-экономического, по-литического и культурного развития народов Северного Кавказа [Гарданов 1967; Кумыков 2003; Кажаров 2014; Бейтуганов 2007; Кузьминов 2009]. При этом проблема влияния собранного в XIX в. знания на корректировку проводи-мой в регионах политики оставалось за рамками их внимания и начинает осо-знаваться только в самое последнее время [Кузьминов 2018]. В общетеоретическом аспекте концепция связи процесса получения знаний с организацией имперского управления неевропейскими регионами была подня-та Э. Саидом в его работе, посвященной анализу так называемого «ориентализ-ма» [Саид 2021]. Под ним исследователь понимал совокупность сложившейся системы взглядов европейцев на народы Востока, возникших на их основе науч-ных дисциплин, описывающих Восток и выработанного политическими кругами метрополии механизма колониального управления неевропейскими регионами [Саид 2021: 19-22]. Саид выдвигает тезис, что понимание стиля мышления во-сточных людей должно было стать ключом к организации успешного управле-ния, причем, чем больше нужно было получить власти над регионом, тем глуб-же должны были быть знания европейцев о нем и проживавших народах [Саид 2021: 36]. При всей дискуссионности работы Саида, в настоящее время невозможно говорить об ориентализме, не имея в виду весь предложенный этим исследова-телем контекст колониальных отношений, основанных на выстраивании образа «деградировавшего другого» [Knight 2000: 75]. Однако, при применении этой модели к реалиям «российского востока» возникают существенные накладки, требующие вносить в саидовскую концепцию ориентализма некоторые коррек-тировки. Целью данной статьи стал анализ того, как в кругах российских воен-ных исследователей середины XIX в., составлявших военно-статистические опи-сания Кавказа проявлялись общеевропейские ориенталистские клише, а какие реалии жизни описываемых ими регионов требовали корректировки общепри-нятых стереотипов. Одним из людей, занятых в XIX в. интеллектуальным освоением Кавказа, стал Дмитрий Алексеевич Милютин. Как и многие офицеры своего времени, он начинал свою карьеру со службы в Отдельном кавказском корпусе: участвовал в военных экспедициях на Северо-Восточном Кавказе, а также выполняя обя-занности офицера Генерального штаба, активно занимался сбором сведений о регионе. В 1840-е гг. Милютин преподавал в Академии Генерального штаба, где на основе собранных им кавказских материалов, разработал курс военной стати-стики [Милютин 1846]. Он написал несколько статей, посвященных народам Кавказа, а также выступал с идеей составить историю региона, положив в ее ос-нову нарратив о распространении Российской власти. Помимо опубликованных мемуаров [Милютин 1919], сохранился обширный архив Д.А. Милютина, в ко-тором представлены разноплановые материалы, в том числе и те, которые от-ложились в ходе научно-исследовательской деятельности графа по составлению истории Кавказа [НИОР РГБ. Ф.169]. Частью созданного Милютиным материала является рукопись, посвящен-ная Кабарде, которая, судя по названию, создавалась им как составная часть общих «Заметок о племенах Кавказских» [НИОР РГБ. Ф. 169.К.81]. Их, судя по логике изложения и систематизации материала, автор планировал представить в разделе обобщающего труда по истории Кавказа, созданного на основе своих значительно переработанных и дополненных ранних работ [Милютин 1848]. Это прослеживается в том, что описание Кабарды в рукописи представлено не как исторический очерк, а дано в общей логике составления военно-статистических описаний, разработанных для офицеров Генерального штаба еще генералом А.И. Нейдгартом [НИОР РГБ. Ф.68. Оп.1. Д.49.]. Рукопись Милютина содержит разделы, посвященные описанию границ, природы, рельефа местности, эконо-мического, политического и военного уклада Кабарды, с включением в них об-ширных историко-этнографических сведений. Сообщая их, автор сделал акцент на военно-политической информации, так как целью составления описания яв-лялась желание Милютина помочь российским военно-гражданским властям ор-ганизовать имперское управление на территории Центрального Кавказа, пока-зать военный потенциал региона и предостеречь от возможных ошибок, связан-ных с недостаточным знанием культуры, обычаев и традиционных правовых норм кабардинцев. Автор начинает свой очерк с разбора различных гипотез о происхождении кабардинцев, отмечая, что по этому вопросу имперская наука может «представить только некоторые догадки, предположения, аналогии и суждения. По всем научным прикидкам, кабардинцы одного происхождения со всеми Закубанскими пле-менами, известными у нас под общим условным именем “черкесов”: хотя у них свой язык, но как говорят люди, знающие этот язык, он собственно есть только особое наречие одного общего языка адиге» [НИОР РГБ. Ф. 169. К. 81. Д. 5. Л. 1]. Считая кабардинцев не автохтонным, а пришедшим на Кавказ в позднее время народом, Милютин отмечает крайнюю сложность прояснения вопроса о прародине кабардинцев на основе сохранившихся преданий. «На этот счет в преданиях между Кабардинцами существует несколько вариантов: то родоначальниками их были выходцы из Аравии (Впрочем, это предание относится исклю-чительно к княжеским фамилиям. Князья считают себя отличными от своих подданных), – то из Египта, и т.п. Один ученый магометанин говорил мне, что он вычитал в одной араб-ской книге, что родоначальниками всех черкесских племен были выходцы из Средней Азии, что они под конец поселились в Крыму и уже оттуда начали постепенно переселяться на бе-рега Черного Моря и на Кубань. Ученые иное толкуют: они связывают черкесов с племена-ми на берегах Черного моря и потомками тех племен, о которых упоминают Греки древних времен» [НИОР РГБ. Ф. 169. К. 81. Д. 5. Л. 1 об.]. Правдоподобную историю Кабарды Милютин предлагает отсчитывать от времени упадка Золотой Орды, в ходе которой, пользуясь ослаблением монго-лов в Великой степи, «кабардинцы все умножались: они занимали одну из самых прекрасных и им дражай-ших частей равнин Кавказских по Малке, Тереку, Сунже, – и мало-помалу разместились во все стороны: они сделали данниками своими соседних горцев: с одной стороны (к Юго-Западу) – карачаевцев, часть абазинцев; с другой (к Югу) тагаурцев, уруспиевцев, часть Осетин и пр. С другой стороны – карабулаков, наврузов, ингушей и других чеченцев» [НИОР РГБ. Ф. 169. К. 81. Д. 5. Л. 1 об.]. Вслед за учеными-ориенталистами своего времени, Милютин исходил из мысли, что расцвет восточных обществ приходится на их прошлое, которое по-казывает контраст с современным состоянием народов [Jersild 2002: 6]. Для Ка-барды таким романтизированным прошлым выступала вторая половина XVIII в., когда, по словам военного исследователя, ее жители «владели всею плоскостью между Тереком и Сунжей до самого Брагунского владения, все окрестные горцы, самые дальние (Северо-Восточные) чеченцы трепетали кабардинцев, точно так, как с другой стороны – кумыков; так что кабардинцев и кумыков можно тогда считать двумя соседними враждующими народами» [НИОР РГБ. Ф. 169. К. 81. Д. 5. Л. 2]. Упадок этнополитического образования пришелся на конец XVIII в., когда Центральный Кавказ потрясла эпидемия чумы, «которая с перерывами длилась 25 лет и опустошила Кабарду: наибольшая часть насе-ления погибла, даже скот и лошади, составлявшие все достояние и славу кабардинцев были истреблены, все пришло в упадок и теперь народ этот, стал подобием одной прежде цвету-щего, блестящего и славного народа кабардинского» [НИОР РГБ. Ф. 169. К. 81. Д. 5. Л. 2 об. – 4], – писал Милютин. Представляется, что в приведенном выше фрагменте ру-кописи, автор четко отражал ориенталистский дискурс – своей интерпретацией ранней этнической истории Кабарды, обеспечивал необходимую для ориента-лизма «циркуляцию набора установок и правил» [Саид 2021: 19]. С чумой автор также связывает и окончательное распространение Ислама, который европейские авторы традиционно считали одной из ведущих культур-но-идеологических основ стагнирующего состояния восточных обществ [Lais-ram 2006: 3]. «Когда бедственный бич начал опустошать страну, – пишет Милютин, – муллы начали внушать народу, что это справедливое наказание, посланное Богом за равнодушие кабар-динца к религии. В бедствии народ был слаб, как каждый человек в беде… поэтому муллы и кадии сумели внушить кабардинцам все, что им было нужно для утверждения своей веры и влияния. Они устраивали все обряды и постановления мусульманства, заставляли строго вы-полнять все запрещения и предписания этой религии. Они прошли, по-видимому, по каж-дому селению: запрещали брить бороду, курить и нюхать табак и прочее, а в постигших бе-дах винили европейские обычаи и установили новый порядок в суде и расправе – ввели на место древнего суда по прежнему обычаю адата, суд духовный (шариат), по которому вся судебная власть передавалась духовенству. Чума многое переменила даже в нравах и обыча-ях народа» [НИОР РГБ. Ф. 169. К. 81. Д. 5. Л. 4]. К исламу у Милютина было двойственное отношение. С одной стороны, трактовка истории распространения этой религии в Кабарде помогала русским администраторам обосновать тезис о «наносном характере» этой религии и пре-валировании над ней древних народных верований, что было важно для под-тверждения основных идей ориентализма. С другой стороны, автор считал, что с политической точки зрения, распространение Ислама было выгодно для Рос-сийской империи, так как благодаря новой религии «кабардинцы сделались народом магометанским и слабым, перешедшим в покрови-тельство России и подчинились русскому правительству. С 1807 года мы начали вмешивать-ся даже во внутреннее управление и устройство Кабарды, меняя по произволу нашему их узаконения» [НИОР РГБ. Ф. 169. К. 81. Д. 5. Л. 4 об.]. Автор приводит также краткую историю исламского и православного мис-сионерства в Кабарде, закончившуюся победой мусульманства. «При царе Иоанне Васильевиче Грозном был отправлен к ним миссионер; но по неве-жеству ли своему, или по незнанию языка туземного – не имел он никакого успеха, и турец-кие проповедники перебили их, с большем успехом привив Кабардинцев на сторону му-сульманства. – Выше также разъяснено было, что только с начала нынешнего столетия, по старанию мулл, Кабардинцы проявили преданность мусульманскому исповеданию и начали строго исполнять весь обряд и предписания этой религии. Видно из некоторых постановле-ний, что уважение к религиозным обрядам было у них вводимо по принуждению, например, положение брать штрафы ценою около 5 р. серебром с того, кто не приходит в мечеть в праздник Джума» [НИОР РГБ. Ф. 169. К. 81. Д. 5. Л. 12 об.]. По словам Милютина, Российское внешнее управление помогло улучшить состояние Кабарды и, умиротворив ее, приводить ко все большему прогрессу. Свою мысль автор подтверждает тезисом что несмотря на то, что передвижение российских транспортов от Екатеринограда до Владикавказа и производится под военным конвоем, он выставляется для охраны не от местных жителей, а от проникающих в Кабарду посторонних горских партий, «которые могли свобод-но проходить по обширным Кабардинским равнинам из Чечни» [НИОР РГБ. Ф. 169. К. 81. Д. 5. Л. 5]. После краткого обзора ранней этнополитической истории Милютин приво-дит обстоятельное описание «пространства и границ», топографии: рек и гор, а также природных богатств Кабарды [НИОР РГБ. Ф. 169. К. 81. Д. 5. Л. 5-8 об.]. В этом описании можно проследить характерные для европейского колониаль-ного нарратива мотивы отрыва территории от ее жителей. Автор считает Кабар-ду одной из «обширнейших и плодороднейших частей Кавказа» [НИОР РГБ. Ф. 169. К. 81. Д. 5. Л. 5], ее природу «чрезвычайно разнообразной и щедрой на да-ры свои» [НИОР РГБ. Ф. 169. К. 81. Д. 5. Л. 7], которая может предоставить все необходимое для ведения хозяйства: пахотные земли, роскошные пастбища, различные сорта древесины и т.д. Однако, описывая долины, луга и предгорья Кабарды, автор представляет их абсолютно пустынными – без следов людей, которые столетиями здесь проживали: в тексте нет ни одного местного этниче-ского топонима, ни единого упоминания, кто из кабардинцев живет в описывае-мой местности. При этом Милютина нельзя обвинять в присущем многим евро-пейским авторам XIX в. так называемом «текстовом апартеиде» [Pratt 1992: 61] – попытке представить пустующие земли годными исключительно для их евро-пейской колонизации. Являясь одним из наиболее организованных в военном и политическом отношении этносом Центрального Кавказа, кабардинцы пред-ставляли значительную силу, с которой имперским властям следовало считать-ся. В связи с этим, автор, хоть и оторвал в своем повествовании местных жите-лей от заселенной ими территории, но не мог не посвятить отдельные разделы своего военно-статистического описания политическому и социальному укладу, жизни и быту, а также правовым нормам кабардинцев. Автор отмечает, что «в сравнении со всеми горскими Кавказскими народами кабардинцы далеко ушли впе-ред в степени просвещения и в образованности. Даже среди горцев они пользуются особой репутацией, того рода, как будто между европейцами французы и англичане» [НИОР РГБ. Ф. 169. К. 81. Д. 5. Л. 8 об. – 9]. Сравнение кавказских народов не только между собой, но и параллели с европейскими народами, проводимое в тексте, показывало не только европоцен-тричный взгляд Милютина, но и отражало одну из особенностей составления описаний колонизируемых народов авторами XIX в. Они, по точной оценке М. Пратт, часто использовали так называемый, «социологический подход», при-званный показать преимущества европейцев. Авторы выстраивали свое повест-вование о жителях отдаленных регионов по тем же параметрам, по которым ев-ропейцы судили о себе. В расчет брались: взгляды и обычаи, религия, система управления, экономика, профессии, семейные и правовые отношения, образова-ние и др. Часть присущих европейским обществам признаков, у жителей импер-ских окраин отсутствовала, и в избранной системе координат европейцы выгля-дели гораздо более развитыми, чем «отсталые туземцы» [Pratt 1992: 43]. Эту особенность ярко демонстрируют отдельные сюжеты из исследования Милютина. Он отмечает, что кабардинцы на Кавказе «слывут законодателями вкуса и моды, – да, моды: кто поверит, что у горцев есть своя мода, – только нет журналов с картинками. Мода у горцев преимущественно наблюдается в мужском костюме и следуют ей молодцы – джигиты, которых у нас в Европе, назовут les lions. Они дают образцы в наряде чекменей, в цвете их, в образце материи, как носить ору-жие и проч. и проч. Разумеется в костюме их и оружии, нам – простакам, трудно заметить эти нововведения, но горцы так взыскательны в своем костюме, как и наши западные фран-цузы: то мода носить чекмень по-джигитски, то цвета желтоватого, то верблюжий, то рас-шитый, то какого-нибудь темного цвета и т.п. Разумеется, все это относится к высшему классу народа, к людям богатым, хороших фамилий, а в особенности, молодым удальцам (джигитам). Между тем и соседние племена перенимают у кабардинских французов. Разу-меется, этим вовсе не занимаются нищие горцы, обитатели дальних ущелий, которые… о костюме вовсе не думают и также далеки от щеголей кабардинских, как далек от наших французов мужик в грязной рубахе» [НИОР РГБ. Ф. 169. К. 81. Д. 5. Л. 9]. В данном контексте сравнение кабардинцев с французами не только выгля-дело иронично, но и выстраивало целую иерархию «дикости» среди кавказских народов, в которой занимавшие высшую ступень кабардинцы были все равно далеко не равны европейцам. Вместе с тем текст этнографических описаний Милютина хорошо демон-стрирует идею Э. Саида о позитивной стороне ориентализма, который не состо-ит целиком «из лжи и мифов, которые бы, если бы была рассказана правда, про-сто развеялись» [Саид 2021: 25]. Европоцентризм не мешал Милютину с вос-хищением описывать не только праздничный наряд знатных княжеских фами-лий, который, по его словам, был «достойно великолепен и красив» [НИОР РГБ. Ф. 169. К. 81. Д. 5. Л. 9 Об.], но и функциональный наряд джигитов. «Джигит одет просто, – пишет он, – но любо смотреть как все части его костюма и во-оружения хорошо пригнаны, как все опрятно, щегольски сшито, как чекмень обтягивает стройное тело, как талия перетянута красивым ремнем с серебряными украшениями, как красивые сафьяновые чувяки обхватывают его маленькую ногу, как ноговицы обрисовывают его икры, как меховая шапка грациозно натянута на голову, как шашка и пистолет ловко по-вешены на свои места, нигде у него не брякнет, не лишит свободы движения. И посмотрите эту развязную походку! Какое кокетство, с которым происходит его движение, как красивы все члены его тела, как рыщет он своими ногами и ловко передвигает тонкий стан свой. Его движения причудливо извилисты, но они грациозны, он развязан, но как будто ненатурален: в его виде и в приветствии есть… манера, которая и у горцев, считается нужной для отличия благовоспитанного человека высшего круга» [НИОР РГБ. Ф. 169. К. 81. Д. 5. Л. 9 об. – 10]. Романтизация Кавказа, присущая авторам первой половины XIX в. [Jersild 2002: 61] в этом описании органично сочетались с общеевропейскими идеями эстетического ориентализма – призывом изучать Восток ради его оригинально-сти и самобытности [Nash 2016: 113]. В этнографической части своего труда Миютин уделил внимание описанию горских жилищ. «Кабардинцы живут довольно просто, – пишет он: – жилища их похожи на Чеченцев и Черкесов, т.е. состоят из мазанок (турлучных изб), обмазанных глиной, большая часть с плоской крышей и галереей спереди. Каждый двор имеет отдельное устройство, огорожен плетнем и занимают в середине несколько разных изб, составляющих разные отделения до-машнего обзаведения зажиточного Кабардинца. Одно отделение – женское, тут все семей-ство хозяина, который входит туда ровно на ночь, а днем сидит в другом отделении, или другой избе, называемой кунакской, ибо здесь хозяин принимает и гостей своих. Другие от-деления посвящены разным хозяйственным целям: тут живут слуги и дворня, и пленники, и т.п. Среди двора вырыта большая яма, в которой хранятся зерновые запасы. Одним словом, жилища и хозяйственное устройство почти совершенно сходно у Кабардинцев, как и у Че-ченцев, живущих на плоскости, о которых было уже столько говорено» [НИОР РГБ. Ф. 169. К. 81. Д. 5. Л. 11 об. – 12]. По замечанию Милютина сходство кабардинцев с другими горскими наро-дами наблюдалось не только в устройстве быта, но и в общих чертах народного характера. При этом он отмечал, что в последнем «есть и некоторые отличительные черты; например, они особенно, больше других ува-жают гостеприимство, любят угощать гостей; весьма уважают родственные связи, следуют свидетельствам, всяким договорам, условиям и клятвам» [НИОР РГБ. Ф. 169. К. 81. Д. 5. Л. 12]. Вместе с тем, отмечая общее сходство жизненного уклада с другими гор-скими народами, исследователь подчеркивал, что «устройство Кабарды преимущественно перед всеми другими подобными Кавказскими народами, достигло большего развития и вошло уже в определенные формы» [НИОР РГБ. Ф. 169. К. 81. Д. 5. Л. 17]. Автор считает политическое устройство этого этнополитического образо-вания имеющим «во многом сходство со старинным феодальным устройством Западной Европы, а еще более – с устройством России в период уделов… Вся Кабарда представляет как-бы конфеде-рацию нескольких владений, имеющих устройство подобно феодальному. Власть княже-ская, несмотря на свой деспотизм и произвол, чрезвычайно уважаема народом, гораздо бо-лее чем было в Европе в срединные времена; там зависимость и власть были единственно основаны на силе; в Кабарде они твердо опираются на одной привычке, на обычаях старого времени» [НИОР РГБ. Ф. 169. К. 81. Д. 5. Л. 17 об. – 18], – писал он. Приведенное Милютиным описание политического устройства Кабарды хорошо иллюстрирует один из тезисов западных исследователей о том, что при описании имперских окраин европейские авторы часто исходили из идей так называемого «обратного прогресса» [Nash 2016: 113], проецируя на неевропей-ские народы реалии европейского прошлого. Так, у Милютина не вызывало со-мнения «сходство в устройстве Кабарды с древним устройством нашего отечества. В глаза это будет бросаться на каждом шагу, – писал он, – и, читая правила поведения, Кабардинским обычаем на различные случаи гражданского и уголовного права установленные, нельзя ни вспоминать нашей Ярославовой Русской Правды» [НИОР РГБ. Ф. 169. К. 81. Д. 5. Л. 18 об. – 19]. Отсылки к реалиям европейского феодализма помогали автору также раз-бираться в сложной и запутанной для европейца системе взаимных прав и обя-занностей различных социальных страт. «Вообще должен заметить, что в Кабарде не хуже, чем в Великобритании господствует строгая иерархия в родах и фамилиях, старшинство между Князьями и узденями соблюдает-ся не менее старшинства в чинах воинской службы» [НИОР РГБ. Ф. 169. К. 81. Д. 5. Л. 19 об.], – делает он вывод. Пытаясь соотнести стратификацию горских народов с русской феодальной системой, Милютин описывает привилегии, права и обязанности отдельных со-циальных групп. «Уздени 3-го и 4-го разрядов могут быть сравниваемы со средним сословием. И те, и другие – суть как бы почетные служители: одни в Княжьей свите, другие у первостепенных и второстепенных фамилий» [НИОР РГБ. Ф. 169. К. 81. Д. 5. Л. 19 об. – 20], – пишет автор. В целом Милютин считал социальные отношения в Кабарде высоко разви-тыми, по сравнению с другими горскими народами. Особое внимание он уделил описанию княжеских фамилий, происхождение которых он объяснял старинной народной легендой о сыновьях легендарного владетеля Инала – Джембулате, Мисосте и Атажуке, ставших основателями главных княжеских родов. «Князья владеют аулами на основании прав, утвержденных одним временем и привыч-кою, поэтому между ними беспрестанно происходят споры и тяжбы о владении землями и угодьями; так как права на владение не подтверждены никакими актами, то разбор их почти невозможен, – и которые большей частью своей, нередко доходят до драки и даже до смер-тоубийства» [НИОР РГБ. Ф. 169. К. 81. Д. 5. Л. 15 об. – 16], – пишет автор, делая из приведенного материала типичный вывод о том, что только ра-зумное имперское правление, которое упорядочивает социальные отношения и производит правильное размежевание земли, способно навести порядок на эт-нической территории [НИОР РГБ. Ф. 169. К. 81. Д. 5. Л. 16]. При этом автор сожалел, что правильно размежевана земля только у князей Бековичей-Черкасских, которые сами находятся на военной службе России. «Теперь кн. Бекович владеет обширной и богатейшей землей на правой стороне Тере-ка, в самом углу, образуемом изгибом этой реки. – Со временем если край Кавказский ко-гда-нибудь совершенно успокоится и начнет продвигаться вперед в гражданском своем устройстве, князья Бековичи-Черкасские будут одними из больших помещиков России» [НИОР РГБ. Ф. 169. К. 81. Д. 5. Л. 16 об.], – делает вывод автор. Следом за князьями в социальной иерархии выступали уздени, которых Милютин предлагал делить на три разряда. «Тлокотлепшь (тлекотлеши), т.е. «высокоразрядные» и «высокостепенные», называе-мые просто «степенными», составляют род дворянства, то есть независимо от князей владе-ют своими участками на правах владельческих, и отличаются от князей только титулом и некоторыми мелкими привилегиями относительно гражданского и уголовного права» [НИОР РГБ. Ф. 169. К. 81. Д. 5. Л. 19], – пишет автор, детально перечисляя фамилии привилегированных узденей. Следует отметить, что Милютин сравнивал представителей этой социаль-ной страты со средневековым дворянством, отмечал сходство в их обязанностях служения князю с известными ему средневековыми практиками, а также говорил о сильной иерархичности кабардинского общественного устройства. «Как старший князь в роду играет известную роль повсюду, так каждая фамилия пер-востепенных узденей требует уважения и повинностей от младшей, и сама не забывает от-давать доходную почесть старшей. Младший в роде не имеет прав перед старшим, так как уздень не сидит перед князем иначе как по особому приглашению последнего» [НИОР РГБ. Ф. 169. К. 81. Д. 5. Л. 19 об.], – пишет он. Узденей следующих двух разрядов Милютин считал аналогом европейско-му среднему сословию. «И те, и другие суть как бы почетные служители: одни в княжьей свите, другие у пер-востепенных и второстепенных фамилий» [НИОР РГБ. Ф. 169. К. 81. Д. 5. Л. 19 об.], – писал он. Милютин считал, что европейскую систему феодальных прав и обязанно-стей можно распространить и на анализ отношений между князьями и узденями в Кабарде. «Отношения между князем и узденем суть обоюдно обязательная, – писал он, – ибо и князь обязан со своей стороны покровительствовать своему узденю, защищать его от обид, награждать его заслуги, делиться с ним выгодами и добычей, – так князья награждают узде-ней оружием, лошадьми, скотом, холопами и холопками. Князь и уздень делают взаимные вспомошествования, как например, при женитьбе – князь, получив за дочь свою калым, уде-ляет из него часть своему узденю, – и обратно, если жениться сам князь, то уздень помогает ему в уплате калыма» [НИОР РГБ. Ф. 169. К. 81. Д. 5. Л. 20]. Отдельно автор останавливается на описании положения зависимых сосло-вий, которое он считает очень тяжелым. Если положение так называемых «чага-ров» он сравнивал с «дворовыми людьми» русских помещиков [НИОР РГБ. Ф. 169. К. 81. Д. 5. Л. 20 об.], то положения «ясырей» по всем своим параметрам было похоже на классическое рабство. «Холопы или рабы – считаются уже как вещь, имущество; они перепродаются, разме-ниваются и проч. Не только князья и уздени, но и чагары имеют право владеть холопами, однако же чагар без позволения своего господина не может ни продать, ни выменять своего холопа. Господин может сделать из холопа чагара, т.е. сделать его вольным и тогда он ста-вит уже в третьем разряде черного народа – отпущенником. Это напоминает Римское право» [НИОР РГБ. Ф. 169. К. 81. Д. 5. Л. 20], – пишет Милютин. Сравнение с античным рабством прослеживается и в описаниях обязанно-стей зависимых сословий. «Права господ вообще, можно сказать не ограничены, относительно имущества под-властных; одна личная справедливость и доверие к общему мнению ограничивают деспо-тизм князей над простым народом» [НИОР РГБ. Ф. 169. К. 81. Д. 5. Л. 21], – считал автор. Развитие социальных отношений, по мнению Милютина, наложило свой отпечаток не только на общественное устройство, но и на организацию военного дела. «Кабардинцев считают одним из воинственных народов Кавказа; – писал он, – но во-инственность их – не дикая дерзость горцев, кабардинцы скорей похожи на рыцарей, кото-рые смотрят на военное дело как на благороднейшее ремесло. У них еще как во времена ры-царства, у одних Князей и высших кланов мода участвовать в бою и заниматься военным де-лом; простой же народ бывает только для услужения при них в виде оруженосцев и коню-хов. Кабардинцы действуют исключительно конными и отличаются изяществом своего во-оружения и сбруи» [НИОР РГБ. Ф. 169. К. 81. Д. 5. Л. 13 об. – 14]. Отдельно автор останавливается на описании народных обычаев, регулиро-вавших общественные отношения в Кабарде. К ним он относил выплату калыма, правила раздела имущества после смерти князя и систему штрафов за различные проступки. Главным началом, регулирующим все общественные отношения, он считал обычай кровной мести, «который в отсутствие у них государственности каждый по неволе должен уважать; в Кабарде, как и у других народов Кавказа одна боязнь кровомщения удерживает злодейства и заставляет уважать постановления и обычаи, имеющие через то, как бы силу закона. У ка-бардинцев есть свои уголовные положения (разумеется, также, как и гражданские, только по обычаю), наподобие древнего Русского» [НИОР РГБ. Ф. 169. К. 81. Д. 5. Л. 24 об. – 25], – пишет Милютин, вновь проводя параллели между современным ему со-стоянием Кабарды и европейским прошлым. Эта аналогия еще больше усилена им при описании системы штрафов за различные проступки, которая по словам автора взымалась не в денежной форме, а исключительно рабами и лошадьми. «Если кто украдет у князя лошадь, или ограбит на дорогах человека, шедшего от князя или к князю, тот должен кроме возвращения украденного заплатить князю 8 лошадей, или вместо возвращения украденной лошади выдать одну рабыню» [НИОР РГБ. Ф. 169. К. 81. Д. 5. Л. 25 Об.], – приводит автор один из местных адатов. Вместе с тем, Милютин подчеркивал, что при описании адатов он «старался более высказать древние обычаи (именно в том, чтобы показать националь-ный дух), чем настоящее его состояние, которое должно измениться очень скоро, и в кото-ром нельзя ничего другого заметить, кроме какой-то неопределенности будущности, коле-банием между старым и новым» [НИОР РГБ. Ф. 169. К. 81. Д. 5. Л. 28]. В этом он четко следовал ориенталистским установкам, исходившим из идеи, что только постигнув древнюю культуру народа, можно наладить дей-ственную систему управления этническими территориями [Jersild 2002: 6]. Они, по словам Э. Саида, пытались через изучение языков, народов, истории и куль-туры, вывести чистый, классический Восток, который можно использовать для того, чтобы управлять и судить о Новом – современном Востоке [Саид 2021: 92]. В целом, работа Милютина подтверждает правоту идеи Саида о том, что «ни один пишущий, думающий или действующий на Востоке не был способен это де-лать, не принимая во внимание ограничения, налагаемые Ориентализмом на мысли и дей-ствия» [Саид 2021: 21]. Не стал исключением и Д.А. Милютин, четко следовавший в своем описа-нии Кабарды устоявшемуся «дискурсу» – набору общеевропейских суждений. Он и его рукопись явно входили в тот «четко очерченный круг текстов, авторов и идей, которые вместе составляют ориенталистский канон» [Саид 2021: 23]. Однако, рукопись также показывает и то, что влияние ориентализма на то-нальность подачи материала имперскими авторами далеко не означает их стремление к «примитивизации» и «обеднению» содержания описываемых ими этнических культур. Многие ориенталисты в своих текстах представили «глубо-ко проработанные и модулированные свидетельства» своего искреннего стрем-ления описать фактическое состояние тех народов, которые входили в сферу их научного интереса [Саид 2021: 40]. Помимо ориенталистских клише в рукописи Д.А. Милютина присутствуют ценные фактические данные, превращающие его работу в оригинальный источник по истории региона. Представляется что та-лантливые военные исследователи, как Д.А. Милютин, понимали, что, предо-ставляя свои знания истории, этнографии, норм права и языков народов Кавказа в распоряжение имперской администрации, они помогают созданию эффектив-ной системы управления регионом, служащей как силе и славе России, так и благу народов, вошедших в состав империи.

作者简介

Dmitrii Tkachenko

North Caucasus Federal University

Email: tkdmsg@rambler.ru
ORCID iD: 0000-0002-0675-6111

参考

补充文件