The Shibanids on the Kazan throne in the 15th century

Full Text

Шибанский фактор в истории Казанского ханства и шире тюменско (сибирско)-казанские отношения неоднократно становились объектом исследования, особенно в контексте претензий братьев Ибрахима и Мамука на казанский престол [1, с. 40–43; 18, 2018, с. 116–130; 27, с. 122–132, 167–180]. Комплексный взгляд на эту проблему был предложен лишь Д.М. Исхаковым [9, с. 173–181; 10, 2018, с. 92–98; 11, с. 128–145], где он рассмотрел политические, культурные, этнические и экономические связи не только между Казанским ханством и шибанскими государствами в Западной Сибири, но и некоторые их предпосылки, причем как по письменным, так и фольклорным (этнографическим) источникам.

Традиционно считается, что Казанское ханство было основано на территории бывшего Булгарского улуса Золотой Орды в 1438 году ханом Улуг-Мухаммадом или в 1445 году его сыном Махмудом. Абдулгафаар Кырыми описывает действия первого из них следующим образом: «Он пошел на Казань и с хитростью захватил Казань у Алтанай Султана из рода Шибана» [13, с. 84]. По мнению исследователей, в Булгаре и Казани правил Алибай, сын Ильбека, одного из шибанидских ханов периода Великой Замятни, и именно у него Улуг-Мухаммад отнял Булгарский и Казанский вилайеты [26, с. 28]. Несмотря на привязку Алтаная и/или Алибая к династии Шибанидов, в генеалогиях этой династии эти лица на данный момент не известны. А.В. Аксанов обратил внимание, что в рассказе об этом событии у Утемиша-хаджи также нет привязки этого правителя к Шибанидам [2, с. 4 6].

Как показали работы Д.М. Исхакова и И.А. Мустакимова, они могут быть связаны с известной парой из татарских источников о сыновьях некоего булгарского царя Габдулы Алтун-беке и Алим-беке. Во время вторжения Тимура они были спрятаны в г.Казань, но затем один из них (по разным версиям источников это мог быть как Алтун, так и Алим) «пришел в Тобол-туру… держал (там) юрт. Старая Тобол-тура построена им» [11, с. 1 29; 26, с. 28; 29, с. 579]. По мнению В.В. Трепавлова, под этим названием имеется в виду Искер [36, с. 101–102], хотя И.А. Мустакимов допускает, что это могла быть замена Чинги-туры как отражение в народной памяти переноса столицы [26, с. 28]. В действительности городок Тобол-тура довольно уверенно соотносится с археологическим памятником «Городище Тобол-тура-1» в Тобольском районе Тюменской области [37, с. 136–139]. И.А. Мустакимов справедливо обратил внимание на то, что В.В. Трепавловым был обнаружен документ (отпуск грамоты царя Ивана IV ногайскому мирзе Урусу), где Предкамье на территории Казанского ханства названо «Алибаев и Алтыбаев юрт» [26, с. 29]. Представляется, что на данный момент все возможности трактовки исследователями этого сюжета уже исчерпаны. Они показали наличие довольно ранней связи между Булгаром и Сибирью, в том числе через некоего неидентифицируемого правителя [25, с. 187–188], хотя и с очень спорным отнесением его к потомкам Шибана. Такая косвенная связь могла сформироваться еще в период Великой Замятни, когда отдельные Шибаниды занимали ордынский престол и были известны в Нижнем Поволжье, но доказать их связь с Булгаром довольно проблематично [10, с. 93–94].

Наиболее развернутые списки Шибанидов, правивших в Булгаре, присутствуют в двух крымских текстах XVII–XVIII вв. Так, у Сейид-Мухаммеда Ризы в «Эс-себу’с-сейяр фи ахбар-и мулюк-и татар» («Семь планет в известиях о царях татарских», 1737 г.) имеется следующий перечень: «Ханы из рода Шейбан в Деште и Булгаре: Махмуд Ходжа, Хизр, Абуль-Хайр, Шейх-Айдер, Баян-Ходжа, Ядигяр и Эминек» [32, с. 14]. Аналогичный текст имеется в «Истории» Хурреми Челеби, источником которого было указанное выше сочинение: «в Деште-же и Булгаре остались властвовать, из рода Шейбанова, ханы: Махмуд-Ходжа, Хизрь, Абул-Хайр, Шейх-Гайдер, Баян-Ходжа, Ядигяр и Эминек» [7, с. 381]. Остается понять для кого из этих правителей возможно по более ранним источникам эту связь доказать, а кто остался за пределами этого списка. Для решения этого вопроса мы попробуем выстроить именно хронологический ряд шибанских правителей.

Если посмотреть на генеалогию Шибанидов, то мы увидим, что в период Замятни с 1370-х гг., когда потомки Шибана начинают занимать ханский престол Улуса Джучи, все эти претенденты были только из линии Минг-Тимура, правнука сына и наследника Шибана Бахадура. Причем в начале это была линия второго из сыновей Минг-Тимура хана Ильбека, из которой были Каанбай, Махмуд-Ходжа и один из полководцев при Тохтамыше Ильяс. Потом это была линия третьего сына Минг-Тимура Пулада, у которого от старшего сына Ибрахима вели происхождение уж его сын Хизр, внук Абу-л-Хайр и правнук Шейх-Хайдар. По линии второго сына Пулада Арабшаха вел происхождение племянник Абу-л-Хайра Ядигер и его сын Аминек. Таким образом, если сравнить этот генеалогический перечень со списком ханов Булгара из крымских источников, то мы увидим, что они почти полностью совпадают. Следует учитывать, что единственный Шибанид из крымского списка, который, видимо, вообще не может быть идентифицирован – это Баян-Ходжа.

По данным Сейид-Мухаммеда Ризы «ханство сыновей Хаджи-Мухаммед-хана в Сибири» [32, с. 14], но не ясно, где он локализует собственно ханство их отца, который происходил из линии младшего сына Минг-Тимура Бекконди-оглана. Если не считать участия в подчинении Булгара Шибана (особенно с учетом выявленной Д.М. Исхаковым и З.А. Тычинских локализации в Булгарском вилайете племен кыйат, буркут, конграт и уйшун (тюмень), которые явно относятся к шибанидским [11, с. 128–145]), то первым ханом уже XV века, который мог бы быть связан с Булгаром, был именно Хаджи-Мухаммад, фактический основатель тюменской правящей династии. С ним вообще связано начало процесса становления государственности Шибанидов [14, с. 88–101]. В 822 г.х. (28.01.1419–16.01.1420) он поддержал Идегея в борьбе против хана Кадыр-Берди б. Токтамыша, за что ему был обещан ханский титул. Не совсем ясно успел ли сам мангытский лидер провести данную интронизацию до своей гибели или же это сделал уже его сын Мансур, как об этом пишет Кадыр Али-бек [39, с. 138]. Мы вполне солидарны с мнением В.В. Трепавлова о том, что около 1426–1427 гг. хан Хаджи-Мухаммад и Мансур были убиты тукатимуридом Бараком [35, с. 94].

Продолжатель Утемиш-хаджи писал об этом правителе: «После него ханом стал Хаджи Мухаммад-хан. Контролировал Башкурт, Алатырь, Мокшы и захватил находившийся в стороне Шехр-и Болгара знаменитый названием Шехр-и Тура территории мангытов и был великим падишахом» [24, с. 65]. В данном случае мы используем первый перевод этого текста, опубликованный в виде отдельной статьи И.М. Миргалеевым. При дальнейшей подготовке полного издания рукописи источника данный фрагмент приобрел следующий вид: «После него ханом стал Хаджи Мухаммад хан. Собрал Башкурт, Алатырь, Мокшы и захватил в стороне Шехр-и Болгара улан и Шехр-и Тура – знаменитые владения мангытов – и был великим падишахом» [38, с. 83]. Еще один перевод этого же фрагмента предложил в совместной статье с Р.Ю. Ревой В.В. Тишин «… После этого Хаджи Мухаммад ханом стал; всех их – Башкорт, Алатырь, Мокшы, и в стороне города Булгара находящийся и город Туры называемый, и [вместе с ним] известных Мангытов селения захватив, – в этом вилайете великим падишахом стал…» [31, с. 42–43]. Несмотря на стилистические различия, адекватность перевода которых автору статьи, не являющемуся лингвистом, сложно оценить, в целом все три перевода показывают значительное сюжетное сходство. В равной степени возможны следующие трактовки совместного указания Болгара и Туры: оба города были формально северными в отношений всей остальной территории Золотой Орды; между ними существовала какая-то сложная система отношений, которая могла основываться на торговле по трансуральскому пути; слабость географических знаний автора текста. Еще в 2017 году А.В. Аксанов обратил внимание, что речь не шла о подчинении собственно самого Булгара, а только некоего поля или степи в той стороне [2, с. 47], а также собствено города Туры, будущего центра Тюменского ханства.

Еще в источниках по истории Улуса Джучи, в частности у ал-Омари и ибн Баттуты, описание «страны Сибирской» или «страны мрака» всегда с позиции расположения и организации торговли увязывается именно с Булгаром [6, с. 107, 137], что говорит о складывании самой системы подобного совместного географического описания еще в XIV веке. В принципе это укладывается в имеющееся в историографии предположение о том, что Чимги-тура была построена на пересечении широтных и меридиональных торговых путей или через нее проходил Северный трансконтинентальный торговый путь в XIII–XV вв., что способствовало образованию именно здесь известных ханств Шибанидов [5, с. 23; 21, с. 95–101]. Его функционирование явно было связано с Тюменскими воротами Казани и Тюменским волоком через Уральские горы [21, с. 98], что подтверждает тесные связи с Казанским ханством.

По сути, сам текст Продолжателя только дает основание говорить о том, что при этом хане вилайет Тура, основа для создания Тюменского ханства, переходит из-под временного контроля мангытов в лице сыновей Идегея Кейкубада и Нураддина в руки шибанидских династов [26, с. 26; 16, с. 19]. Поиск иных, в том числе нумизматических аргументов, в пользу связи этого династа с Булгаром затрудняется известной проблемой «множественности Мухаммадов». Следует отметить мнение Р.Ю. Ревы, который считает, что в 822–826 гг.х. (примерно 1419–1423 гг.) в Булгаре были отчеканены монеты этого хана с тамгой, которая схожа с таковой у далекого потомка Хаджи-Мухаммада Тауке. Саму гибель хана он датирует именно 826 г.х., чем и объясняет прекращение чекана [30, с. 28, 31]. В этой же статье им были опубликованы рассматриваемые монеты [30, с. 31, рис. 3]. Таким образом, для этого Шибанида пока устанавливаются только косвенные связи с Булгарским улусом в 1420-е гг.

Все три перевода указывают, что Хаджи-Мухаммад стал ханом «после него», под которым имеется в виду хана Хизр б. Ибрахим, дядя Абу-л-Хайра. Хотя в крымских текстах последовательность правителей несколько иная и начинается с Махмуд-Ходжи, после которого уже указан Хизр. С точки зрения генеалогии он был сыном Каанбая и внуком Ильбека, то есть представителем именно старшего дома Шибанидов для этого времени. Оба его предка в разные годы Замятни занимали престол Улуса Джучи. Для получения помощи представителей этой династии именно к Каанбаю обратился и Токтамыш [38, с. 57–58].

Начало его правления, видимо, связано с 1428/9 годом, когда Махмуд-Ходжа возможно попытался вмешаться в борьбу за престол, что привело к его монетной эмиссии в Булгаре и Среднем Поволжье [31, с. 46–47]. Отстоять свои интересы в Поволжье ему не удалось, хотя следует понимать, что вопрос поволжской политики этого династа при крайней скудости письменных источников во многом упирается в трактовку того, был ли он тем самым «царевичем Махмут-Хозей», который совместно с князем Алибабой (Али-беком) совершил зимой 1428–1429 гг. набег на Галич [27, с. 69–71], в чем есть резонные сомнения [2, с. 48]. Их совместная деятельность позволила авторам предположить, что в Булгарском улусе действовала система соправления хана и булгарского князя, которая вполне возможно отразилась и в более раннем рассказе о беках Алтунае и Алиме [11, с. 129–130; 26, с. 29].

В результате либо проблем в Поволжье, либо стремления поставить под контроль все земли на трансуральском пути хан оказался на юге Западной Сибири, между Ишимом и Тоболом [3, с. 39–41], где в дальнейшем и был его юрт. Связь Махмуд-Ходжи с этими землями тем более заметна, если вспомнить, что здесь возможно находились летовки его отца Каан-бая, местность «Кокедей-Йисбуга» [38, с. 57; 26, с. 25–26]. А.-З. Валиди-Тоган по данным Утемиша-хаджи указывал, что Махмуд-Ходжа во главе родов Туранского вилайета воевал с туменами кунгратов и салджиутов [4, с. 40]. Однако, в опубликованном в 2017 году переводе речь идет о том, что он «сразился с вилайатом Тура, туменом Кунграт и еще туменом Саджиута, обратил их в бегство и покорил себе» [38, с. 60]. Очевидно, что вилайет Тура – это будущий центр территории Тюменского ханства, причем его главный город ранее уже подчинял себе Хаджи-Мухаммад. Утемиш-хаджи называет еще владения Араб-оглана (Арабшаха) «знаменитый эль, известный как Тули» [38, с. 59], что, с нашей точки зрения, также может быть отсылом к Туре. Складывается впечатление, что на протяжении почти всех 1420-х гг. Шибаниды пытались получить контроль над важнейшим торговым городом Западной Сибири, который ранее находился под контролем Тукатимуридов, мангытов или кого-то из условно местных племен (буркутов?) [16, с. 15–21]. Именно в битве на Тоболе весной-летом 1431 года новый шибанидский династ Абу-л-Хайр разгромил Махмуд-Ходжи [22, с. 149].

Здесь вновь возникает вопрос о том, какое место занимает в цепочке ханов, правивших в Булгаре, дядя Абу-л-Хайра Хизр, который по генеалогии был из одного поколения с Хаджи-Мухаммадом и Махмуд-Ходжой. На данный момент резонно согласится с А.В. Паруниным, что «трудно обозначить рамки улуса и времени правления Хызра… можно предположить, что он правил в 10–20-х гг. XV в.» [27, с. 63]. Утемиш-хаджи называл его также «ханом вилайата Тура» [38, с. 60], однако и здесь его ханствование датировать довольно проблематично (версия Р.Ю. Ревы и В.В. Тишина о первом упоминании в 814 г.х. и завершении правления в 822 г.х. [31, с. 42, 49] еще нуждается в подтверждении). С точки зрения старшинства в роду он явно должен был занимать престол между Махмуд-Ходжой и Хаджи-Мухаммадом или Абу-л-Хайром, что отчасти соответствует крымским текстам. На данный момент один источник датирует его правление до Хаджи-Мухаммеда, то есть до 1419 или 1420 г., другой ставит после Махмуд-Ходжи, которого фактически сменяет победивший его Абу-л-Хайр. Если бы не указание на то, что он был ханом вилайета Тура, а также указание на войну с ним же Махмуд-Ходжы, то можно было бы предположить простое и изящное решение: две старших линии Шибанидов правили в Булгаре, а Хаджи-Мухаммад обосновался на юге Западной Сибири. Еще одним решением может быть феномен «многовластия» в шибанидских династиях [28, с. 126–130], выражавшийся либо в соправлении ханов, либо в делении территории ханства между ними, либо в возможном наличии старшего хана (Хан-и Бузург) и подчиненных им «улусных» ханов. Вполне возможно, что значительные территории Шибанидов и весь процесс дезинтеграции первой четверти XV века вполне допускали наличие в этой династии двух ханов на разных территориях. Несомненно, что такая теоретическая модель требует более подробного обоснования, что является задачей уже иной статьи. Следует признать, что крайняя скудость упоминаний хана Хизра в источниках, о чем писал еще в 2011 году Ж.М. Сабитов [33, с. 109–112], делает все эти версии не более чем гипотезами.

После разгрома в 1431 году Махмуд-Ходжи новым шибанским ханом стал Абу-л-Хайр, причем Б.А. Ахмедову удалось найти упоминание о том, что ему платили ясак как жители Жанги (Чинги)-Туры, так и Булгара [3, с. 94]. Если брать даже самую раннюю дату начало собственной казанской династии, то есть 1438 год, такое упоминание вполне правдоподобно. И.А. Мустакимов предположил, что последовавший мирный переход Булгарского улуса, ставшего Казанским ханством, из рук Шибанидов к Улуг-Мухаммедовичам мог быть связан с определенными (устными) договоренностями, в результате которых потомки Шибана сохраняли там влияние через князя болгарского или казанского [25, с. 188–189]. Представляется, что еще одно его объяснение, приведенное в комментариях, то есть признание за Тукатимуридами неких прав на Болгарский юрт, хотя самим автором этой версии считается «менее вероятным» [25, с. 188, ком.16], на самом деле имеет два весьма перспективных последствия. Во-первых, Б.А. Ахмедов со ссылкой на Махмуда бен Вали писал, что после подчинения Улуса Шибана новый хан «объявил независимость своего государства от потомков» Тукай-Тимура [3, с. 48], что могло быть как раз одним из последствий передачи им в руки Болгарского юрта. Во-вторых, если считать датой основания Казанского ханства 1445 год, то напомним, что именно осенью 1446 года Абу-л-Хайр «решил отправиться для зимовки на завоевание Сыгнака» [22, с.1 59]. Понятно, что post hoc ergo propter hoc, но слишком интересным получается совпадение. Впрочем, в историографии и в отношении подчинения этим династом Булгара выражается сомнение, поскольку предполагается, что оно могло быть искусственно приписано Абу-л-Хайру в рамках шибанидской историографии под влиянием его внука Мухммада Шейбани, который имел свои политические интересы в Казанском ханстве [2, с. 47].

По сути, до 1470-х гг., когда начинается деятельность на казанском направлении внука Хаджи-Мухаммада нового шибанского хана Ибрахима (Ибака), в иных, кроме крымских, источниках нет информации о политической связи Шибанидов с Казанью. В таком случае не до конца ясно как трактовать вопрос о правлении в Булгаре Шейх-Хайдара, Ядигера и Аминека.

Дату начала правления Ядигера довольно сложно реконструировать, единственное упоминание в «Фирдаус ал-Икбал» дает дату 862 г.х. (1457 / 1458). «Кара таварих» связывает это со ссорой сыновой Ваккаса Мусы и Ямгурчи с Абу-л-Хайром и поиском ими нового хана [38, с. 62]. Это укладывается в процесс дезинтеграции ханства после поражения от калмыков и смерти на поле боя главного узбекского полководца султана Бахтийра, сына хана Хизра. При этом о деятельности нового хана нам почти ничего неизвестно, а его смерть относится к 1468 или 1469 году, то есть почти одновременно с самим Абу-л-Хайром [27, с. 101–103]. Сын и наследник последнего Шейх-Хайдар занимал ханский престол между 1469–1471 годом, причем борьба против целой коалиции степных лидеров вряд ди оставляла ему время на какие-либо связи с Казанью. Как раз после его убийства, новым шибанским ханом и станет Ибрахим. Информация о сыне Ядигера Аминеке еще более скупая и в свое время была подробно проанализирована В.В. Трепавловым [35, с. 115–117]. По его предположению, он сидел на некоем «узбекском Шибанидском престоле в Казахстане» после 1484 года, а в 1490 году во время ссоры с Ибаком от его имени как хана ногайские лидеры Аббас, Муса и Ямгурчи написали письмо в Москву. Таким образом, для этих трех Шибанидов доказать реальные связи с Булгаром или Казанью невозможно, если только не предположить, что вместе с титулом шибанских царей они автоматически не получали некий статус в Казани, однако сомнительно, чтобы Аминек в период полновластия Ибрахима мог именоваться именно шибанским ханом.

В результате с убийства Шейх-Хайдара новым шибанским ханом становится не представитель двух старших линий потомков Минг-Тимура, а младшей от Бекконди-оглана, в которой ранее уже нами упоминался Хаджи-Мухаммад. Именно его внуки Ибрахим, Мамук и Агалак в дальнейшем станут новыми казанскими ханами или будут претендовать на это, а еще один внук и двоюродный брат ханов Ак-Курт будет пытаться этого добиться путем переговоров с московским великим князем. Определенные связи с Булгаром будут прослеживаться и у Кучума б. Муртазы б. Ибрахима.

Поволжский вопрос в последней четверти XV века становится одним из основных в политике тюменских Шибанидов, причем в это же время за влияние в Казанском ханстве начинает активно бороться еще один участник, то есть Московское Великое княжество. Оно к концу 80-х годов XV века значительно расширило свое влияние в Казанском ханстве в результате похода 1487 года, когда прежний казанский хан Али (Ильхам и Алегам в русских источниках), союзник хана Ибрахима и зять ногайского мурзы Ямгурчи, был смещен и отправлен со всей семьей в Москву. На престол был возведен промосковски ориентированный его брат хан Мухаммед-Амин. Поволжские дела и судьба опального хана становятся одной из главных тем для дипломатической переписки хана Ибрахима и Ивана III, причем в процессе их проведения казанская знать, бежавшая в Тюмень, заочно возведет самого Ибрахима на казанский престол. В дальнейшем московский фактор и нахождение в Тюменском ханстве казанских «беглецов» спровоцирует военные походы на Казань братьев Ибака Мамука в 1496 г. и Агалака в 1499 г. В этом же ряду была и попытка получения казанского престола Агалаком и Ак-Куртом уже из рук самого московского правителя в 1507–1508 гг. Эти аспекты тюменско-московских отношений хорошо изучены в историографии [15, с. 62–68; 18, 2018, с. 116–130; 27, с. 122–132, 167–180].

Вероятно, именно нахождение при дворе тюменского хана подобных представителей казанской элиты («многих казанских татар» [23, с. 190]), могло стать основой для представлений сибирских татар о закреплении титула казанского хана за Ибрахимом в результате самого факта его возможного возведения на престол казанскими аристократами. Г.Ф. Миллер писал, что сыновей убитого тайбугида Мара Упак (Ибак) в знак своей победы взял именно в Казань, где они и умерли [23, с. 190]. Кроме того, Продолжатель Утемиша-Хаджи писал про этого хана «…из рода Бек Конды – Айбак хан, который был знаменитым ханом и правил, объединив страны Кыркыз и Казань» [38, с. 83]. Г.Ф. Миллер пишет, что согласно летописям, начиная с Ибака Тюменское ханство (город Чимги с подчиненными ему землями) некоторое время находилось в зависимости от Казани [23, с. 190], хотя, исходя из указанных выше событий, все было не совсем так.

Д.М. Исхаков предполагает возможное расселения ряда, связанных с Шибанидами, племен в Среднем Приуралье на протяжении XV века [9, с. 178–179]. В принципе это коррелируется с некоторыми указаниями в европейских источниках. Например, непосредственно общавшийся в 1525 году с русским послом Дмитрием Герасимовым итальянский ученый гуманист Павел Иовий в «Книге о посольстве Дмитрий Герасимова к папе Клименту VII» также писал: «Далее на Север от Казани живут Шибанские Татары (Sciabani), сильные по своему многолюдству и обширным стадам» [8, с. 27–28]. Подобные указания о размещении здесь Шибанов можно увидеть и в иных текстах (например, у С. Герберштейна) и синхронных им европейских картах второй четверти XVI века [19, с. 23–26]. Вполне возможно, что это как раз реальные указания на наличие неких шибанских татар, то есть подданых шибанидских ханов, в Приуралье, возможно на Каме. В свете этих сообщений несколько по-иному могут выглядеть и претензии Строгановых к Кучуму относительно провоцирования местных восстаний в 1570-х гг. [23, с. 333].

Однако, в тот же период мы видим и обратный процесс, то есть напротив некий приток казанского населения в Сибирь во второй половине XVI века при потомках Ибрахима Муртазе и Кучуме. Так, «Казанская история» сообщает о том, что одна из жен Сафа-Гирей-хана была дочерью сибирского хана, хотя не уточняется имя последнего [12, с. 83]. Судя по хронологии рассказа, это мог быть только сын Ибрахима Муртаза, который тем самым сохранял определенные приоритеты поволжской и приуральской политики своих предшественников. Кстати, в Сибирской истории С.У. Ремезова имеется уникальная информация о походе Кучума на Казань, где он берет замуж дочь некоего казанского царя Мурата и приводит «с нею многих чюваш и абыз» [34, с. 319], которая не подтверждается иными летописями. Понятно, что под абызами понимаются мусульманские священнослужители, что в целом соответствует усилиям по исламизации Западной Сибири этого хана. Если чувашей не воспринимать именно как этническую группу, то это было ясачное население Закамья, что опять же укладывается в политику Кучума по увеличению ясачного населения в своем ханстве. Иван Черепанов вообще приписывает этот поступок неизвестному в других сибирских летописях внуку убитого Ибрахимом Умара Тайбугида Синбиру б. Адеру, который «…от Казани многих мурз и людей и чувашей и дедовскихъ и у Опочи хана жену и дочь в Сибирь с богатствомъ привез и свой град разбил…»¹.

Отдельно необходимо остановится на вопросе о том, был ли в какой-то момент Сибирский юрт (земля) в «подданстве» у Казанского ханства. Впервые на соответствующие указания в контексте последствий казанского взятия Ивана IV в памяти в Литву в августе 1555 года («…Сибирская земля поряду с Казанскою землею…») и в «Казанском летописце», который был по разным версиям создан в 1554–1555 или 1564–1566 гг. («…вся земля Казанская, тако же и вся земля Сибирская с молением прихождаху к царю государю…») обратил внимание В.В. Трепавлов. По его предположению после свержения Ибака Тайбугидами «Государь Казани оставался высшим государем для новых правителей Сибири» [36, с. 101–102], хотя на данный момент само свержение Ибрахима Тайбугидами, известное только в летописи Саввы Есипова, ставится под сомнение исследователями [27, с. 149–166].

При Кучуме и, видимо, его брате Ахмад-Гирее Сибирское ханство состояло, как минимум, из двух юртов – Тюменского и Сибирского. Первый из них – это бывшая территория Тюменского ханства, а второй – это ранее независимая Сибирская земля, которая стала частью государства Шибанидов либо в 1490-е гг. (трактовка события во многом зависит от интерпретации роли Тайбугидов), либо уже в 1563 году в результате приглашения править сюда лучшими сибирскими людьми Шибанида Ахмад-Гирея. К этому времени различные сибирские князья уже дважды присягали русским великим князьям, что ставило весь Сибирский юрт в подданство Москве и заставляло Кучума признать такое подданство со всеми вытекающими последствиями для московско-сибирских отношений. Хотя на самом деле Кучум как Чингизид и наследник тюменской правящей династии мог этого и не делать.

Интересный сюжет о возможной сибирской зависимости Казани имеется в труде 1760 г. одного из первых сибирских историков-краеведов Ивана Черепанова, который был знаком с утраченным «Описанием о сибирских народах» С.У. Ремезова [20, с. 3–4]. Он предлагал две версии этого события. Согласно первой, в которой он явно вторил Г.Ф. Миллеру [23, с. 190], «… как казанский хан Упак зятя своего Умара коварным образомъ умертвил и сыновей его в полон взял и увез в Казань, с того времени город Чинги состоял под казанским владением»². В другом месте эта фраза звучит по-иному: «С того времени были города сибирские владением Казанских ханов»³. Это отчасти увязывается с описанной выше казанской политикой Ибрахима, однако, по посольским документам, мы, наоборот, видим именно приход самой казанской знати к хану. Кроме того, эта версия явно не учитывает как последующее ханствование в Казани брата Ибрахима Мамука, который вообще, видимо, был неизвестен информаторам сибирских летописцев и краеведов, так и собственно принадлежность этих ханов именно к тюменской династии, что в современной интерпретации говорило бы о зависимости Сибири именно от Тюмени, а не от Казани. Однако, далее тот же Черепанов возвращается к истории неизвестного Синбира: «По нем же и доныне дорога в Казань – дорога Казанская в Сибирь, понеже он ясак брал с казанцев… По нем Мамет Хан Сибиров сын Казанскаго хана Алима, который хотел из под ига свободным быть, войною победил и наипаче более подданным учинил и оттоле нача Сибирь славнее зватися»⁴. Хотя эта версия не находит исторического подтверждения или соответствия, она входит в резонанс с предложенным концептом казанской зависимости, зато укладывается именно в долгую историю правления Шибанидов в Булгаре и Казани.

Однако, в целом необходимо признать, что длительные связи шибанидских ханов с Казанью, в том числе занятие там престола, не позволяет нам говорить о реальной зависимости неких сибирских территорий от Казани, как это видели московские дипломаты в середине 1550-х – середине 1560-х гг. Все эти указания формируются в контексте споров Тайбугидов и Шибанидов в Москве, где и могла появится версия связи Казани и Сибири как дополнительной легитимации прав московского царя на Сибирь [17, с. 374–394].

¹ Летопись сибирская тобольского ямщика Ивана Черепанова 1760 г. / Библиотека Тобольского государственного историко-архитектурного музея-заповедника. № 12137. Л.17.

² Там же. Л.15.

³ Летопись сибирская тобольского ямщика Ивана Черепанова 1760 г. Л.17.

⁴ Летопись сибирская тобольского ямщика Ивана Черепанова 1760 г. Л.29.

About the authors

Denis N. Maslyuzhenko

Author for correspondence.
Email: denmas13@yandex.ru
ORCID iD: 0000-0001-8302-1277
ResearcherId: J-9551-2017

Cand. Sci. (History), Associate Professor, Director of the Institute of Humanities

References

Supplementary files