The Problem of Shrinkage of the Active Space in Russia and the Possibilities of Its' Solution

Full Text

Для современной России все более значимой и актуальной становится тематика пространственного развития (фундаментальная, по самой сути своей – обществоведческая, междисциплинарная). Весомым подтверждением тому служит активная, зачастую критическая дискуссия, которая развернулась в экспертном сообществе в связи с разработкой Стратегии пространственного развития Российской Федерации до 2025 года (СПР). Документ вступил в действие в 2019 г.¹ и уже в 2021–2022 гг. подвергся множественной коррекции. Бурно обсуждается новый аналогичный документ на период до 2030 г. с прогнозом до 2036 г., который сейчас находится в разработке².

Полноформатное, адекватное современным условиям обновление СПР неизбежно окажется сопряжено с углубленным интересом к тенденции, обозначаемой в научной литературе как социально-экономическое «опустынивание» территорий [Лексин 2021]. Это явление, которое в расширительной содержательной тональности также обозначают как «сжатие освоенного пространства», повсеместно проявляется в постсоветской пространственной динамике российского общества [Пивоваров 1997; Трейвиш 2010].

Термин «сжатие» имеет разные трактовки, о чем будет сказано ниже. В данной статье под «сжатием» освоенного пространства имеется в виду, прежде всего, устойчивая долговременная тенденция сокращения степени населенности и хозяйственной активности той или иной территории, которая несет негативные риски для общества. Эта проблема полимасштабна, но наиболее остро она проявляется в сельской местности, где «сжатие» доходит до полного исчезновения населенных пунктов. Этот процесс привлекает особенное внимание в силу того, что дальнейшее сокращение сельского населения может ухудшить условия для развития сельского хозяйства, которое играет решающую роль в продовольственной безопасности и экспорте страны. Поэтому данная работа концентрируется именно на «сжатии» сельского пространства, а также на мерах по преодолению этого негативного процесса как в селах, так и в малых городах.

Цель статьи – раскрыть основные проявления и причины «сжатия» освоенного пространства в России, показать возможности и обосновать стратегические направления его купирования, минимизации негатива.

«Сжатие» освоенного пространства в современной России: факторы, тенденции, ареалы

Российское пространство (11,5% от мировой суши и 32% от площади Евразии) отличает не только уникальная обширность, сохраняющаяся даже после распада СССР, но и чрезвычайно слабая освоенность как в селитебном, так и в хозяйственном отношении. Российская Федерация, территориальная организация которой представляет «архипелаг редких центров в океане периферии» [Трейвиш 2009, 348], более чем в 6 раз уступает среднемировому показателю по плотности населения – еще в 1990 г. разрыв был лишь четырехкратным. Государство также в 3,4 раза отстает от среднего показателя по плотности экономической активности (согласно данным Всемирного банка о ВВП по ППС за 2022 г.)³. Характерно также, что в Сибирском и Дальневосточном федеральных округах степень демографической «наполненности» пространства еще ниже: она уступает среднемировой в 14 и 45 раз соответственно. Одновременно в России доля пространств «дикой природы» составляет 59,8% [Бочарников 2016], а на 2/3 ее территории [Лола 2005] отсутствует постоянное население. Данный прореженный и асимметричный социально-экономический конструкт столетиями формировался в рамках парадигмы расширения и, соответственно, «освоения» российского пространства. В подобном политико-хозяйственном и культурно-ценностном контексте (исторически обусловленном и географически мотивированном) любого рода проявления «опустынивания» территорий («депопуляция», «вымирание деревень» [Лексин 2021], «ненаселенность» [Королёв 2022] и т.п.) знаменуют безусловный нисходящий тренд. Они представляют собой общенациональный вызов, проблемную ситуацию.

«Обезлюдивание» обширных территорий в различных формах имело место и в прошлом. Так, значительное количество поселений пришло в запустение в эпоху опричнины и Смутного времени [Дегтярёв 1980]. Существенные демографические (от четверти до половины населения) и хозяйственные потери понесли западные регионы РСФСР в период Великой Отечественной войны [Города… 2021]. Однако именно со второй половины XX в., когда страна достигла фактического пика своего геополитического влияния [Сущий, Дружинин 1994], а импульс к расширению освоенного пространства начал затухать [Нефедова 2010], феномен «сжатия» не только начал проявляться, но и под воздействием совокупности факторов обрел значительный масштаб.

В соответствии с превалирующими в XX в. трендами индустриализации и урбанизации, сперва возрастающая и территориально расползающаяся деструкция стала проявляться в сельской местности. До 1917 г. 75% населения России было занято в сельском и лесном хозяйстве; в 1940 г. – уже 54% [Ковалёв 2013]. Согласно данным Росстата, к 1995 г. этот показатель сократился до 14,7%, а к 2023 г. – до 6,1%. Повышение эффективности сельского хозяйства и рост производительности труда в этом секторе лишают сельских жителей привычных рабочих мест, а также сильно ограничивают возможности товарного сельского хозяйства за пределами территорий с наиболее благоприятными агроклиматическими условиями.

Испытывая нарастающие структурные изменения на фоне стремительно развающейся сети городов (а также связанных с ними видов экономической деятельности), сельское пространство уже с 1950-х гг. стало сжиматься «в отдельные ареалы (очаги), а между ними возникла социально-демографическая пустыня» [Нефедова 2010, 132]. Изначально эта тенденция начала проявляться в Нечерноземье, регионах Русского Севера. Только за 1979–2021 гг. количество сельских населенных пунктов сократилось со 177 047 до 127 373 (если не учитывать 1033 таковых в Крыму) – практически на треть. Соответственно, на протяжении этого периода Россия лишалась 1,2 тыс. сельских населенных пунктов за год в среднем. В то же время, если в Архангельской и Вологодской областях 29% сельских населенных пунктов учтены как «без населения» (данные переписи 2021 г.), то в Ростовской области таких было менее 3%.

Значимым импульсом «сжатия» стали распад СССР и постсоветские экономические трансформации, из-за которых резко возросла «перенаселенность» восточных и северных территорий страны не только в сельской местности, но и в целом. В результате произошел массовый отток ранее локализованного там населения и, соответственно, депопуляция. Так, за 1989–2023 гг. численность жителей в Мурманской области сократилось в 1,74 раза, в Архангельской – 1,63, в Магаданской – в 4 раза, на Камчатке – 1,75, Чукотке – в 3,3 раза.

Дополнительным фактором для «сжатия» освоенного пространства стала депопуляция, которая в постсоветский период охватила подавляющую часть регионов страны. Характерно, что под ее воздействием демографо-экономическую эрозию начала ощущать и сеть городов (табл. 1), многие из которых также лишились части хозяйственных функций в первые постсоветские годы (ведущий отечественный геоурбанист Г.М. Лаппо уподобил новую реальность «урбанистической трагедии» [Лаппо 2019]).

 

Таблица 1. Изменение численности населения России за 1960–2021 гг.*

Table 1. The change in the population of Russia in 1960–2021*

Временные диапазоны	Изменение численности населения, раз			Изменение удельного веса горожан в населении, %
	Все население	Городское население	Сельское население
1970/1960	1,16	1,51	0,76	с 53,5 до 62,1
1980/1970	1,06	1,19	0,85	с 62,1 до 69,6
1990/1980	1,07	1,13	0,93	с 69,6 до 73,6
2000/1990	0,99	0,98	1,02	с 73,6 до 73,1
2010/2000	0,97	0,98	0,96	с 73,1 до 73,6
2021/2010**	1,01	1,02	0,95	с 73,6 до 74,7

** Без учета Республики Крым и г. Севастополь

Источник: Росстат.

Source: Rosstat.

 

Негатив в основном затронул численно превалирующие малые и средние города – в особенности периферийные, удаленные от ведущих городских агломераций территории (эта ситуация подробно проанализирована в [Карачурина, Мкртчан 2013]). В результате возникла угроза уже непосредственно для ключевых компонентов опорного каркаса расселения на субрегиональном, муниципальном уровне («вторые» и «третьи» города региона, центры муниципальных районов и др.), а также опять активизировалась сельская депопуляция (в силу снижения доступности всех связанных с городами услуг для сельских жителей). Симптоматично, что за последний межпереписной период (2010-2021 гг.) на карте России обозначилось еще более 5,3 тыс. сельских населенных пунктов, в которых нет постоянного населения. Всего таковых сейчас насчитывается 25 тыс. Еще в 52,6 тыс. сел (т.е. 41% от общего количества сельских населенных пунктов с каким-либо населением) постоянно живет не более 25 чел., т.е. в своей массе они также обречены на исчезновение в ближайшие годы.

Реальная перспектива дальнейшей депопуляции России⁴ в матрице сложившихся пространственных центро-периферийных градиентов (с соответствующими перетоками населения) позволяет воспринимать «сжатие» освоенного пространства как устойчивую и долговременную тенденцию. Ее необходимо учитывать при формировании подходов в области пространственного развития. Весьма ценен в этой связи советский опыт, его позитивные и негативные аспекты, а также возможность его имплементации в условиях современной Российской Федерации.

Отечественный опыт противодействия «сжатию» освоенного пространства: подходы и уроки

Противостоять тенденции социально-экономического «опустынивания» той или иной территории возможно, лишь признав эту реальность, распознав ее причинность и выбирая те или иные адаптивные, компенсационные управленческие приоритеты и решения. В данном контексте интересно осмыслить советскую практику (и связанный с ней научный дискурс) в области реконструкции («управляемого сжатия») сельских территорий РСФСР (в частности Нечерноземья) в 1960–1980-х гг.

Проблематику «умирания» российских деревень начали обсуждать еще в начале 1950-х гг. [Алексеев 1988]. Спустя десять лет [Хорев 1988] начала формироваться идея укрупнения сети сельских населенных пунктов, которую в тот период воспринимали как «прогрессивную тенденцию» [Ковалёв 1962]. Их дифференцировали на «неперспективные», жителей которых предполагалось организованным образом переселить, и «перспективные», рассматриваемые в качестве будущих мест концентрации населения и бенефициаров господдержки⁵. Характерно, что подобный подход в целом себя не оправдал. Стабилизировать сельское население не удалось; поток мигрантов из сельских местностей (особенно «неперспективных») возрос, и лишь 2-3% от его объема организованно переселились в «перспективные» поселения [Хорев 1988, Смирнов и др. 2020].

Среди причин неэффективности (и практической безрезультатности) подобного рода политики ее современники [Хорев 1988] выделяли, прежде всего, явно недостаточную обоснованность разделения сельских населенных пунктов на «перспективные» и «неперспективные». К последним нередко относили вполне жизнеспособные поселения: например, бóльшая часть «неперспективных» населенных пунктов Тверской области продолжает существовать и ныне [Смирнов и др. 2020]. Кроме того, административные ограничения для развития «неперспективных» сел зачастую вводили еще до завершения обустройства «перспективных» (что и приводило к миграции не в них, а в города); отсутствовали адекватные установки по развитию инфраструктуры и в целом комплексность подходов; недостаточно учитывался потенциал решения проблем сельской местности за счет увеличения транспортной связанности сельских поселений друг с другом и близлежащими к ним городами. Однако сейчас, на временно́й дистанции от тех событий, видятся и иные, более общие причины и уроки (со знаком «минус») селитебных и хозяйственных подходов, примененных в Нечерноземье.

В первую очередь следует указать на неизбежность, предопределенность эволюции территориально-хозяйственной и селитебной системы, акцент на которой уже делали [Лексин 2021]. Эту тенденцию сложно административно «переломить» или повернуть вспять – но к ней можно (и нужно) приспосабливаться, а также учитывать ее в вопросах пространственного развития.

Также важно понимать, что селитебно-миграционный выбор индивида будет зачастую ориентирован не на ближайшие села и деревни, а преимущественно на города, в том числе дальние и крупные.

Третий важный аспект заключается в том, что крайне нежелательно произвольно ускорять любого рода переустройство территориальной организации общества. Необходим баланс между инерцией и новациями, а также разумной (но не чрезмерной) государственной активностью.

Четвертое – в пространственном развитии следует учитывать фундаментальные хозяйственно-технологические и социокультурные изменения (повышение значимости городов, ценности городского образа жизни и др.). Нельзя уповать лишь на упрощенные экономические подходы и резоны. Последними, в частности, объясняли строительство в сельской местности многоквартирных домов [Ковалёв 1962], однако данная мера не способствовала закреплению в ней населения. Не предотвратил миграцию в урбанистические центры и практически достигнутый в 1980-е гг. паритет зарплат в городах и на аграрных предприятиях [Безруков 2006].

Наконец, ситуация в Нечерноземье позднесоветского периода также демонстрирует, что проблему сельских территорий нельзя решать в изоляции, вне увязки с системой городов, в том числе крупнейших. К оценке «перспективности» того или иного населенного пункта (не только сельского, но и городского) необходимо подходить предельно взвешенно: важно учитывать потенциал и эффекты сопряженности поселений, степень их взаимозависимости, позитивные стороны единства. В данном контексте среди ведущих отечественных экономико-географов в 1980-е гг. стало утверждаться понимание того, что необходимо выстраивать некую «единую» систему расселения, которая будет нацелена «на “равноправное”, координированное развитие всех типов поселений в рамках определенных локальных и региональных систем расселения» [Агафонов и др. 1982, 538]. В третьем десятилетии XXI в. данный подход оказывается все более созвучен с установками на межтерриториальную интеграцию [Бухвальд, Кольчугина 2019; Коломак и др. 2018; Лаженцев 2021], в связи с которыми в самом понятии «сжатие освоенного пространства» четче просматривается конструктивный посыл, а не только его изначальная содержательная двойственность. Так, еще Н.Н. Колосовский понимал пространственное «сжатие» как приближение [Колосовский 1932], снятие барьеров, сокращение времени и иных издержек доступности.

Возможности и пути воспрепятствования дальнейшему «сжатию» российского освоенного пространства

«Сжатие» российского освоенного пространства давно привлекает внимание исследователей, однако в силу сложности проблемы решения ее пока не обнаружены. Возможные варианты государственной политики в отношении «сжатия» пространства хорошо сформулировали российские исследователи Т.Г. Нефедова и А.И. Трейвиш [Нефедова, Трейвиш 2020]: 1) не делать ничего, так как оно не влечет за собой дополнительного вреда, но и улучшения ситуации в российских реалиях не будет; 2) ускорять «сжатие», что сохраняет средства за счет укрупнения населенных пунктов, но часто повышает проблемность теряющих население территорий; 3) тормозить «сжатие», что зачастую бывает довольно затратно; 4) искать и поддерживать любую возвратную волну, под которой авторы имеют в виду дачное освоение территорий. Исследователи считают два последних варианта наиболее привлекательными.

Как представляется, предложенные подходы необходимо развивать и дополнять. Дачное освоение представляет собой лишь один из вариантов возвратного освоения сельской местности, причем он свойственен по большей части жителям только крупнейших городов – Москвы и Санкт-Петербурга. В других городах, даже миллионниках, стремление жить в индивидуальном доме вполне можно осуществить в черте города или в ближних к нему пригородах, тогда как материально позволить себе два равноценных по качеству жилья – квартиру и дом – может гораздо меньшая доля населения.

Более того, правильнее говорить не о возвратных волнах, а об официальном признании того, что у многих граждан существует два и даже больше постоянных, более-менее равноценных мест проживания, что может привести к соответствующим институциональным решениям. Множественность мест проживания может возникать по самым разным причинам, дело не только в дачах. Массовым явлением (масштабы которого, впрочем, сложно оценить однозначно) стало отходничество и вахтовый метод работы, в рамках которых люди выезжают на заработки без ежедневного возвращения домой. Граждане без стационарного рабочего места (например, таксисты), которые работают дистанционно или в смешанном режиме, а также пенсионеры могут иметь недвижимость в разных регионах и перемещаться между ними. Эта особенность касается не только самых обеспеченных слоев населения: так, у детей или, наоборот, родителей может быть недвижимость в регионе, отличном от места официальной регистрации.

У такой многодомности могут быть самые разные причины. Одни стремятся жить в более комфортных условиях, чаще всего природных. Другие работают в разных регионах. Третьи – и таких, скорее всего, большинство – хотят найти более высокооплачиваемую работу (или даже просто работу) без возможности или желания сменить основное место жительства (из-за высокой стоимости жилья по месту работы, стремления жить в собственном доме, социальных связей в родном населенном пункте и др.).

Официальная статистика такую многодомность не учитывает даже в рамках переписей населения. Тем более ее не рассматривают при принятии решений о развитии инфраструктуры, социальных услугах, распределении средств между бюджетами территорий. В частности, можно указать на давно обсуждаемую проблему зачисления (хотя бы частичного) налога на доходы физических лиц по месту жительства, а не работы граждан, которая пока не нашла решения. На сегодняшний день весь НДФЛ как работающих дистанционно, так и отходников попадает в бюджеты тех населенных пунктов, где находится их место работы – т.е. преимущественно крупнейших городов. Сельские территории и малые города, в свою очередь, остаются без соответствующих доходов. Повышение бюджетной обеспеченности могло бы увеличить привлекательность небольших населенных пунктов для жизни, что помогло бы сократить отток населения и привлечь инвесторов.

Другой, не менее важный вопрос – можно ли, учтя недостатки советского опыта, практиковать «управляемое сжатие» на локальном уровне, чтобы сохранить освоенность сельской местности в целом. Важно принимать во внимание, что с развитием автопрома при условии наличия качественных дорог связность пространства повышается: сейчас преодолеть 90 км можно за то же время, что несколько десятилетий назад 60 км. Соответственно, сеть сельских населенных пунктов может быть более разреженной даже при сохранении общей площади освоенного пространства. Кроме того, надо учитывать и инновации в технологиях сельскохозяйственного производства [Аверкиева 2012], которые тоже вполне допускают концентрацию населения.

Основной вопрос в данном случае заключается в том, можно ли поддержкой переезда в крупные сельские населенные пункты из малых умирающих сохранить население в сельской местности, а не спровоцировать миграцию в крупные города. Ответ на него требует глубоких междисциплинарных исследований, поскольку он во многом затрагивает психологию людей.

Против такого подхода говорит уже существующий опыт. Вместе с тем, миграция в крупное село может оказаться привлекательнее переезда в город, если будет поддержана финансово. Например, можно выделять бесплатные земельные участки, выдавать льготную ипотеку, строить социальное жилье в формате индивидуальных домов. Одновременно граждане смогут сохранить свои социальные связи (не надо будет уезжать далеко) и привычный образ жизни. Так, одной из признанных ошибок советского опыта была поддержка переезда в многоквартирные дома, что сельские жители воспринимали негативно из-за нарушения привычного для них сельского уклада жизни и утраты возможности иметь личное подсобное хозяйство. В наши дни технологии позволяют благоустроить частные дома не хуже многоквартирных.

В любом случае, инфраструктурные объекты неизбежно концентрируются в более крупных селах. Эта тенденция уже нашла отражение в распоряжении Правительства РФ о развитии опорных населенных пунктов⁶. Решение, по всей видимости, неизбежное, однако, как и в советское время, ключевой вопрос заключается в том, как их определять. В [Маркварт и др. 2022] продемонстрировано, что в регионах подошли к решению задачи формально, отнеся к данной категории преимущественно районные центры, не учитывая их доступность для жителей других сельских населенных пунктов.

Федеральные решения по опорным населенным пунктам также не принимают во внимание дифференциацию российских регионов по особенностям сложившейся системы расселения, трендам ее трансформации и объективным условиям дальнейшего развития. Даже если не рассматривать Арктическую зону РФ с ее очаговым характером заселения и малой долей сельского хозяйства, разница между северными, нечерноземными и южными регионами будет очень существенной (что было показано, например, в [Ускова, Патракова 2021]).

Вместе с тем однозначным базовым условием для позитивного «сжатия» пространства (повышение связности территорий) выступает развитие дорожного строительства. Развитию автодорог федерального значения в последние годы уделяется немало внимания, однако ситуация с региональными и местными магистралями заметно хуже. Несмотря на то, что значимость строительства качественных дорог до сельских населенных пунктов декларировали еще в 1980-е гг. [Хорев 1988], ситуация в целом остается неблагополучной: по существующем оценкам, в России только 12% сельского населения обеспечены относительно благоприятной транспортной доступностью развитых центров (не более 2-х часов езды), а 40% сельского населения вообще лишены удобной доступности городов [Харитонов и др. 2023]. Понятно, что развитие дорожной сети требует немалых затрат, но без них обеспечить реальную освоенность российского пространства невозможно. Кроме того, научные исследования и государственная аналитика совершенно неправомерно обходят стороной вопрос автомобилизации сельского населения и создания условий для развития соответствующей инфраструктуры [Кузнецова 2022]. Статистические данные по регистрации автомобилей существуют и даже общедоступны, но их необходимо агрегировать в единую базу данных.

Развитие дорожного строительства и автомобилизация не только повысят доступность социальных услуг, но и увеличат масштабы маятниковой трудовой миграции, причем для жителей не только сельских населенных пунктов, но и малых городов. Для сельских жителей это особенно важно в связи с тем, что в условиях роста производительности труда в сельском хозяйстве нужно создавать возможности для альтернативной занятости. Приносящие доходы виды экономической деятельности могут развиваться и непосредственно в сельской местности (лесное и рыбное хозяйство, туризм, отдельные виды промышленного производства и др.), но скорее можно рассчитывать именно на маятниковую миграцию в близлежащие города (что даст стимул и для их развития). Важно указать, что только повышением транспортной доступности проблему не решить, необходимы и соответствующие шаги по подготовке кадров.

Заключение

Таким образом, для предотвращения дальнейшего «сжатия» освоенного пространства необходимо проработать следующие вопросы:

• признание многодомности граждан с перераспределением бюджетных ресурсов в пользу территорий их проживания,
• целесообразность финансовой поддержки переезда населения из умирающих сел в близлежащие крупные сельские населенные пункты,
• поиск возможностей дальнейшего развития транспортной инфраструктуры и автомобилизации населения в сельской местности и малых городах, нацеленных на повышение доступности социальной инфраструктуры и расширение возможностей маятниковых миграции.

Следует также добавить, что для претворения этих предложений в жизнь необходимо усиливать значимость муниципальной проблематики в федеральной пространственной политике. Прежде всего, следует налаживать аналитический мониторинг пространственного развития в разрезе именно муниципальных образований, а не только субъектов РФ. Его можно осуществлять даже в разрезе относительно крупных территориальных единиц – городских округов и муниципальных округов/районов, но хотя бы с минимальным набором данных по населенным пунктам. Без этого невозможно обоснованно говорить ни о трендах пространственного развития (на сегодняшний день научные исследования вынужденно носят фрагментарный характер), ни о различиях между разными типами территорий.

Необходимо усиливать значимость информационно-аналитического и научного обеспечения решений в рамках пространственной политики. Данный вывод подтверждает и советский, и современный опыт. Зачастую негативные результаты связаны не столько с ошибочностью самих идей, сколько с их реальным воплощением на практике. В частности, об этом говорит пример «перспективных» и «неперспективных» сел, а также данная ошибка рискует повториться с нынешними опорными населенными пунктами, принципы определения которых необходимо пересмотреть.

Важно также усиливать значимость пространственной политики на уровне властей субъектов Федерации. На сегодняшний день пространственную политику не рассматривают как обязательную составляющую деятельности региональных органов власти (в отличие, например, от инвестиционной политики). Такая ситуация не оправдана, и пространственная политика в субъектах Федерации должна обсуждаться не меньше, чем федеральная пространственная политика.

¹ Распоряжение Правительства РФ от 13.02.2019 N 207-р (ред. от 30.09.2022) Об утверждении Стратегии пространственного развития Российской Федерации на период до 2025 года (с изменениями и дополнениями). Гарант. (https://base.garant.ru/72174066/).

² Михаил Мишустин дал поручения по итогам стратегической сессии о стратегии пространственного развития России. Правительство РФ. 23 мая 2024 г. (http://government.ru/news/51655/).

³ World Bank Open Data (https://data.worldbank.org). Именно низкая плотность населения выступает одной из объективных предпосылок для процессов «сжатия» освоенного пространства, поскольку чем ниже плотность населения, тем выше необходимые (в расчете на душу населения) затраты на создание и поддержание дорог, линий электропередач, на доставку товаров до потребителей. Когда у государства отсутствуют достаточные средства на инфраструктуру, население мигрирует в более густо заселенные и потому более комфортные для жизни районы, что еще больше ограничивает возможности ведения бизнеса на периферийных территориях.

⁴ Демографический прогноз. Федеральная служба государственной статистики. (https://rosstat.gov.ru/folder/12781).

⁵ Постановление ЦК КПСС, Совмина СССР от 20.03.1973 № 206 «О мерах по дальнейшему развитию сельского хозяйства Нечерноземной зоны РСФСР».

⁶ Распоряжение Правительства РФ от 23 декабря 2022 г. № 4132-р Об утверждении методических рекомендаций по критериям определения опорных населенных пунктов и прилегающих территорий. Гарант. (https://www.garant.ru/products/ipo/prime/doc/405920097/).

About the authors

Alexander G. Druzhinin

North Caucasus Research Institute of Economic and Social Problems of the Southern Federal University

Author for correspondence.
Email: alexdru9@mail.ru
ORCID iD: 0000-0002-1642-6335

Doctor of Geographical Sciences, Professor, Director

Russian Federation, Rostov-on-Don

Olga V. Kuznetsova

Institute of Economic Forecasting of the Russian Academy of Sciences

Email: kouznetsova_olga@mail.ru
ORCID iD: 0000-0003-4341-0934

Doctor of Economic Sciences, Professor, Chief Researcher

Russian Federation, Moscow

References

Supplementary files