The epistemological turn and the episteme of the social in the intellectual discourse of the sixteenth and seventeenth centuries

Толық мәтін

Обширный комплекс антикварных и эрудитских текстов (Британия¹, Франция² и Германия³) свидетельствует об устойчивом интересе европейских интеллектуалов XVI–XVII вв. к разработке описательных схем, используемых для конструирования отдельных «фрагментов» социальной реальности. Сформировавшиеся в каждой из этих трех стран традиции отличались известной самодостаточностью в понимании природы «социального» и его отдельных элементов. При этом в среде антиквариев (Британия) и эрудитов (Франция и Германия) наблюдалось много общего в оценке этого феномена.

Самодостаточность региональных моделей в поэтапном осмыслении «социального» определялась уровнем восприятия гуманистической этики в ее аристотелевском и стоическом понимании (учение об истинном благородстве), с одной стороны, и корпоративной теории в том виде, в котором ее представляли средневековые комментаторы и глоссаторы римского права, – с другой. Помимо описательных практик и дискурсов, островных и континентальных авторов сближали не только вдохновлявшие их сочинения средневековых и ренессансных авторов, но и четко просматривающаяся у антиквариев и эрудитов тенденция на ограничение и последующую детализацию всех «социальных» построений привилегированной частью общества – знатью (лат. nobilitas)⁴.

Наличие общих подходов, объединявших нарративные практики европейских интеллектуалов в описании и классификации знати, способствовало постепенному оформлению так называемой антикварной/эрудитской эпистемы, определившей возможные варианты конструирования и описания «социального» в XVI–XVII вв. Поскольку она кардинально преобразовывала все предшествовавшие подходы к пониманию внутри- и межгрупповых отношений как сословных, речь идет о состоявшемся в интеллектуальной мысли того времени эпистемологическом повороте⁵.

Суть этого поворота заключалась в переосмыслении описательной эффективности средневековой корпоративной теории, согласно которой все участвующие в общественных отношениях объединения и агенты рассматривались как коллективные общности или же лишенные индивидуальной субъектности правовые данности. Фреймирующая социальный порядок описательная схема, предлагаемая в антикварных и эрудитских текстах, одновременно пересматривала и значимую для средневековой эпистемологии функциональную модель общественных отношений. Лежавший в основе этой модели принцип корпоративно-институционального единства предполагал внутрисословное единообразие и монофункциональность, а также исключал любые внешние источники их поддержания и воспроизводства: такие общности воспринимались как самодостаточные в правовом, институциональном и функциональном смысле образования.

Антикварная и эрудитская эпистемология, напротив, исключая безусловность корпоративно-функционального единообразия и монофункциональности, основывалась на принципах ограниченного многообразия и, как следствие, полифункциональности. Исходя из этих принципов, европейские интеллектуалы XVI–XVII вв. выстраивали набор специфических групповых признаков европейской знати. Характерное для корпоративной теории институциональное единообразие формирующих правовую реальность конституентов заменялось пока еще не до конца осмысленными предположениями о наличии у таких «социальных» образований групповой солидарности, а также определявших ее содержание идентитарных сущностей. Акцентируемая при этом внутренняя иерархия (структурно осмысленное многообразие) подчиняла соответствующие ей структуры единой групповой идентичности, выражавшейся в корпоративном достоинстве функционировавшей таким образом группы.

Осуществляя с использованием переосмысленных и преобразованных конституентов «пересборку» старого порядка, интеллектуалы XVI–XVII вв. повторяли номенклатуру предшествующих корпоративно-сословных общностей (духовенство, знать, крестьянство) и в то же время наделяли сконструированные на их основе «социальные» образования как коллективной (на уровне корпоративного достоинства), так и распространявшейся на связанные с их внутренней организацией конституенты индивидуальной субъектностью. Именно в сочетании этих двух форм субъектности антикварно-эрудитская традиция усматривала основу для всех последующих классификаций.

В рамках новой эпистемы использовались особые методы выявления, систематизации и последующей реинтерпретации различных сегментов окружающей действительности (ограниченных при этом рамками отдельного текста или же группы текстов), которые особым образом «сворачивались» в текстовом пространстве, затем подвергались переработке и только в таком модифицированном виде преподносились в качестве вербальных аналогов переосмысленных таким образом фрагментов социальной реальности⁶.

Формировавшаяся эпистемология проявляла повышенный интерес к тем формам реальности, которые группировались в самих текстах в особые рубрики «социального» (противопоставлявшиеся принципиально отличным от него политическим и правовым явлениям), в которых (и в содержавшихся в них классификациях) доминировали соответствующие им вербальные проекции социальных групп, образующие особую форму дискурса⁷. В таких рубриках преобладала свойственная сконструированной действительности иерархичность. При этом высшее, осознаваемое как совершенное, служило образцом для описания всей нисходящей линии такого рода проекций.

Описательная функция новой эпистемы проявлялась в антикварном/эрудитском дискурсе и на различных уровнях позиционирования и репрезентации «социальных» структур. Речь идет о значимых характеристиках общественных объединений, которые можно условно обозначить как стигматизация ⁸ (совокупность приемов и инструментальных практик, применяемых при последовательном конструировании «внешнего» образа членов таких объединений), сигнификация ⁹ (использование определенных кодов и особых знаковых систем в процессе межгрупповой коммуникации), хабитуализация ¹⁰ (стереотипизация), непосредственно связанная с групповыми установками, формируемыми в процессе коллективной коммуникации, а также ценностным репертуаром. Особую роль среди этих характеристик играла групповая идентификация, обеспечиваемая наличием неких фильтров, гарантировавших функциональную однородность такого рода объединений¹¹. При этом исключительную роль играли различные приемы обязательной персонализации внутреннего среза этих общностей, реализовавшиеся при составлении семейных, родовых (линьяжных), локальных, региональных и «национальных» списков, принадлежавших к группам отдельных индивидов¹².

Значимые характеристики социальных объединений (групп) описывались антиквариями и эрудитами в тесной связи с понятийным аппаратом их предшественников – гуманистов. При этом отдельные используемые в текстах понятия не только видоизменялись, но и приобретали новые формы. Так, два базовых для ренессансных представлений термина – «благородство» и «знатность», обретшие у антиквариев и эрудитов основанный на стоической этике смысл, воспринимались не только как парные, увязанные между собой значения, но и как явления, образующие корпоративное достоинство знати. Воспринимаемое таким образом, оно видоизменяло сначала групповой, а затем и индивидуальный (персональный) функционал знати. Как следствие, модифицировались традиционно вкладываемые в его значение характеристики. Стигматизация и сигнификация группового портрета знати выстраивалась при использовании общих и в этом смысле широко известных к началу XVI в. приемов, включавших стандартизированные представления об архитектуре частных резиденций, одежде, статусных (включая властные) атрибутах, генеалогии и геральдике. При этом персонифицирующим такие описания элементом служили заимствованные у итальянских авторов XV – первой половины XVI в. практики использования эмблем и так называемых импрез или изобразительных девизов¹³.

Сочетание коллективных и персонифицирующих состав знати характеристик накладывало свой отпечаток и на представления о хабитуализации ее групповых установок, при описании которых акцент ставился не столько на традиционную для ренессансных представлений куртуазность, сколько на набиравшую в рассматриваемый период необычайную популярность образованность аристократии¹⁴. Куртуазность по-прежнему воспринималась значимой для гендерных отношений и характеризовала важнейший повседневный компонент матримониального поведения знати. При этом образованность все чаще трактовалась как основа в достижении общественно значимых (гражданских) добродетелей и была залогом внутригрупповой мобильности этой социальной группы.

Вся совокупность интерпретируемых таким образом групповых характеристик знати не только определяла неповторимый срез ее внутреннего единства, но и визуализировала ее социальную однородность. При наличии такого рода однородности самосознание подобной общности превращалось в антикварных и эрудитских текстах в формализированный ее внутренней структурой и, следовательно, открытый для описания феномен.

Поиск группообразующих критериев был теснейшим образом связан с характерными для зрелого Средневековья представлениями о корпорации (universitas), которая воспринималась в качестве универсального термина для обозначения любого рода объединений и порядков. Корпорация – и в качестве правовой реалии, и в качестве описательного конструкта – позиционировалась антиквариями/эрудитами одновременно и как явление, обладающее матричной структурой, и как инструмент, позволяющий создавать противоположные, но в то же время зеркальные характеристики, используемые при классификации социальных групп.

Матричная функция корпорации была связана в сознании антиквариев/эрудитов с последовательной акцентуацией связей, характеризовавших не столько само целое, сколько его соотношение с образующими его «тело» конституентами. Поскольку целое воспринималось в корпоративной теории как формально организованное единство, то сам факт существования его отдельных частей не был принципиальным и не имел существенного значения для описания и классификации корпораций как правовых явлений. Конституенты упоминались лишь в связи с их назначением, сводившемся к воспроизводству самой целостности корпоративного объединения. Такое целое воспринималось автономным не только в отношениях с его конституентами, но и связанной с ними структурой. При этом функция корпоративного целого понималась исключительно как атрибут коллективного субъекта.

Конструирование зеркальных и зеркально противоположных характеристик, определявших основные отличия социальных групп от корпораций, основывается на переосмыслении матричных атрибутов universitas. Речь идет о симптоматичном для европейской эпистемологии раннего Нового времени стремлении использовать инструментальную базу предшественников и не выходить за рамки традиционных описательных стратегий¹⁵.

Наиболее последовательно эта черта антикварной/эрудитской традиции реализовалась в процессе переосмысления средневековых представлений о корпорации как коллективном субъекте. Сохраняя характерную для этих представлений соотнесенность целого и образующих его конституентов, новая эпистемология отказывалась от важнейшего для корпоративной теории принципа, указывавшего на поглощаемость целым любых индивидуализирующих его конституенты параметров¹⁶. Наделяя отдельные части коллективного субъекта некоторой самодостаточностью, обусловленной его внутренней организацией, антикварии и эрудиты использовали этот прием для выстраивания функционировавшей по иерархическому принципу многоуровневой структуры.

Ее иерархичность определялась местной традицией, использовавшей номенклатуру известных титулов и званий¹⁷. При этом многоуровневый срез таких социальных образований нобилитета определялся локальными, региональными и национальными порядками знати.

Функциональность организованного таким образом единства во многом проявлялась в совместных действиях его конституентов, которые отражали сохранившую свое инструментальное назначение, но изменившую исходный смысл коллективную (корпоративную) субъектность. При этом особая роль отводилась обновленному спектру активности, отражающему, с одной стороны, иерархическую, многоуровневую организацию позиционируемой таким образом общности и возможный деятельный потенциал ее отдельных конституентов – с другой.

Характерная для антикварных/эрудитских текстов комбинация коллективной, увязанной с корпоративным достоинством и соотнесенной с деятельностью отдельных индивидов активности не только обозначала переход от монофункциональности корпораций к многофункциональности социальных групп. Не менее важным следует считать и изменившееся отношение к самому целому. Прежнее понимание целого как совокупности, не зависящей ни от качества, ни от количества образующих его конституентов, уступает место более сложной конструкции, предполагавшей взаимообусловленность всех элементов нового единства и особую соподчиненность качественных и количественных характеристик.

В представлениях антиквариев/эрудитов многофункциональный характер социальных образований имеет свои лимиты и особенности. Речь идет о том, что деятельность отдельных конституентов (при всем ее возможном многообразии) предельно ограничена набором ценностных установок, связанных с коллективным достоинством группы. Только целое обладает способностью создавать определенные новые назначения и превращать их в обязательные для его отдельных конституентов. Показательными в этом отношении являются сформировавшиеся в эпоху Ренессанса представления о дихотомии гражданского и военного служения короне, преобразованные в рамках целого в популярный в XVI–XVII вв. концепт всеобъемлющего служения сначала монарху, а затем и монархии, т. е. государству.

Только целое способно запустить механизмы, открывающие перспективы для всеобщего представительства своих конституентов в управлении монархией и тем самым обозначить внутригрупповой срез знати, именуемый аристократией. Сам факт конструируемой таким образом аристократии не разрушает внутреннее единство, поскольку не противоречит популярной формуле Аристотеля, но при этом расширяет идею всеобщего служения знати в целом, добавляя к гражданской и военной функции управленческий (властный) потенциал.

Акцент на взаимообусловленности функционала группы и ее конституентов, характерный для антикварных/эрудитских текстов, определял изменения в описательных приемах целого. Преобладавшие у средневековых авторов правовые интерпретации и аргументы уступают место индикаторной оценке, конкретизирующей определенные статусные характеристики единства как на уровне коллективных (групповых), так и индивидуальных параметров. Структура целого (и с точки зрения коллективного достоинства, и с точки зрения его универсальной по своему значению структуры) рассматривается как многомерная совокупность нисходящих титулов и званий, обладатели которых объединены узами врожденного и/или приобретенного благородства. При этом знать разделяется на титулованную и нетитулованную. Внутри этих групп четко обозначены определяющие и разделяющие их статусные барьеры.

Все титулы и звания преподносятся как исторически детерминированные; их этимология не только прозрачна и однозначна, но и напрямую связана с военной организацией раннего Средневековья. Все звания всегда персонифицированы и принадлежат конкретным индивидам, при этом титулам присущи иного рода свойства. Они всегда деперсонифицированы, поскольку принадлежат отдельным семьям, родам и линьяжам. Более того, они являются частью корпоративного достоинства короны¹⁸. При этом каждый титул не лишен определенного своеобразия, поскольку соответствующие ему внутренние градации могут образовывать достаточно сложную комбинацию, состоящую из нескольких номинаций: согласно действующему правилу, более высокий титул поглощает, но не отменяет предстоящие ему достоинства.

Представления об иерархичной многоуровневой структуре целого во многом затрудняли идентификацию более общих, характерных для организации социальных групп начал. В антикварных и эрудитских текстах четко просматривается определенная тенденция, в рамках которой титулованная знать позиционируется в качестве внутригруппового ядра nobilitas. Такому ядру присущи не только основанная на неизменности достоинств этой социальной группы стабильность, но и обусловленная регулируемой мобильностью малочисленность и закрытость. Очевидно, что более многочисленная, подвижная и открытая нетитулованная знать образовывала групповую периферию.

Разработанная антиквариями и эрудитами XVI–XVII вв. описательная схема позволяла конструировать в создаваемых ими текстах различные срезы европейской знати, детализирующие ее состав не только на коллективном (групповом), но и на персональном уровне. Именно такого рода проекции служили базисом для воссоздания внутригрупповой динамики знати и в ретроспективном, т. е. историческом, и в современном самим интеллектуалам измерении.

¹ Федоров С.Е. Nobilitas в антикварном дискурсе XVI–XVII вв. и рождение социального // Электронный научно-образовательный журнал «История». 2022. T. 13. № 6 (116). URL: https://history.jes.su/s207987840021843-6-1/ (дата обращения: 15.04.2024). DOI: 10.18254/S207987840021843-6; Его же. Дискуссия об истинном благородстве и формирование социальных классификаций знати в антикварных текстах XVI–XVII веков // Вестник Санкт-Петербургского университета. История. 2023. Т. 68. № 3. С. 712–727; Его же. Рыцарство и титулованная знать в антикварной эпистеме XVI–XVII вв. // Электронный научно-образовательный журнал «История». 2023. T. 14. № 7 (129). URL: https://history.jes.su/s207987840027294-2-1/ (дата обращения: 15.04.2024). DOI: 10.18254/S207987840027294-2; Его же. Аристократия при ранних Стюартах (1603–1629). СПб., 2023; Паламарчук А.А. Концепт «служения» в раннестюартовской Англии // Электронный научно-образовательный журнал «История». 2022. T. 13. № 1 (111). URL: https://history.jes.su/s207987840019000-9-1/ (дата обращения: 15.04.2024). DOI: 10.18254/S207987840019000-9; Ее же. Рождение социальной терминологии в раннестюартовской антикварной традиции // Электронный научно-образовательный журнал «История». 2022. T. 13. № 6 (116). URL: https://history.jes.su/s207987840021758-2-1/ (дата обращения: 15.04.2024). DOI: 10.18254/S207987840021758-2; Ее же. Геральдические трактаты в тюдоровской и раннестюартовской Англии // Вестник Санкт-Петербургского университета. История. 2024. Т. 69. Вып. 1. С. 89–99.

² Jouanna A. Le devoir de révolte. La noblesse française et la gestation de l’État moderne: 1559–1661. Paris, 1989; Noblesse oblige. Identités et engagements aristocratiques à l’époque moderne / eds N. Le Roux, M. Wrede. Rennes, 2017; Pollet C. Définir la noblesse. Ecriture et publication des traités nobiliaires au XVIIe siècle. Angleterre – France – Espagne. Rennes, 2023. Терентьева Е.А. Конструируя нобилитет: благородное сословие в трудах французских эрудитов // Электронный научно-образовательный журнал «История». 2022. T. 13. № 6 (116). URL: https://history.jes.su/s207987840018884-1-1/ (дата обращения: 15.04.2024). DOI: 10.18254/S207987840021781-8; Ее же. Трактаты о знати и благородстве во Франции второй половины XVI–XVII вв. // Средние века. 2023. Т. 84. № 4. С. 111–131.

³ Wieacker F. Gründer und Bewahrer. Rechtslehrer der neueren deutschen Privatrechtsgeschichte. Göttingen, 1959; Burmeister K.H. Das Studium der Rechte im Zeitalter des Humanismus im deutschen Rechtsbereich. Wiesbaden, 1974; Bleeck K., Garber J. Nobilitas: Standes- und Privilegienlegitimation in deutschen Adelstheorien des 16. und 17. Jahrhunderts // Daphnis. 1982. Vol. 11. S. 49–114.

⁴ Общая схема систематизации была заимствована из трактата «О достоинстве» (De Dignitatibus c. libri XII) итальянского юриста Бартоло да Сассоферрато (1313–1357). Этот трактат был чрезвычайно популярен в среде европейских интеллектуалов XVI–XVII вв. В распоряжении антиквариев и эрудитов были два издания. В первом из них текст «О достоинстве» представлял собой соответствующий раздел в комментариях Бартоло на Кодекс Юстиниана (Bartoli de Saxoferrato in tres codicis libros commentaria. Lyon, 1497–1500. Fol. 71v-72v). Во втором случае речь идет об отдельном издании: De Dignitatibus c. libri XII // Bartolus de Saxoferrato. Tractatuli. Leipzig, 1493. Детальное исследование современной Бартоло трансмиссии текста см.: Gilli P. La Noblesse du droit. Débats et controverses sur la culture juridique et le rôle des juristes dans l’Italie médiévale (XIIe–XVe siècles). Paris, 2003.

⁵ Лежащие в основе всех последующих наблюдений тексты антиквариев и эрудитов представлены в отдельном приложении к статье.

⁶ Подробнее см.: Broadie A. Notion and Object. Aspects of Late Medieval Epistemology. Oxford, 1989; Passau R. Theories of Cognition in the Later Middle Ages. Cambridge, 1997; Паламарчук А.А., Федоров С.Е. Антикварный дискурс в раннестюартовской Англии. СПб., 2015; Паламарчук А.А., Терентьева Е.А., Федоров С.Е. Рождение национального историописания в Англии и Франции. СПб., 2021.

⁷ Значительную роль в формировании описательных рубрик сыграли произведения итальянских гуманистов XV в., в которых обсуждались проблемы истинного благородства. Ссылки на данные труды во французских и немецких текстах носили исключительно открытый и детализированный характер. При этом английские авторы, хотя и воспроизводили характерный для гуманистов акцент на преобразуемой поступками добродетели, такие ссылки избегали, предпочитая в качестве источников произведения Аристотеля («Никомахова этика», сохранившиеся фрагменты трактата «О благородстве»), римских стоиков («Нравственные письма к Луцилию» Сенеки, VIII сатира Ювенала), а также трактат «О достоинстве» Филона Александрийского. Тексты гуманистов воспринимались как «вторичные» комментарии к античным трудам, позволяющие идентифицировать необходимый репертуар греческих и римских авторов. Доступ к наследию стоической философии был для европейских интеллектуалов достаточно ограниченным в рассматриваемый период. Как правило, в качестве основного источника использовался не только Сенека, но и Цицерон, разделявший, хотя и отчасти, стоическое понимание добродетелей. Особое значение для английских и немецких интеллектуалов имел трактат Филона «О благородстве», опубликованный Лоуренсом Хамфри в Базеле в 1560 г.; в 1563 г. текст этого произведения вместе с приложением был переведен на английский язык, а затем в 1564 г. вышло в свет подготовленное им же отдельное издание (Philo Alexandrinus. Liber de Nobilitate. Colonia, 1564). Немецкие эрудиты ссылались на латинский перевод трактата Филона.

⁸ Термин был впервые введен Ирвингом Гофманом. См.: Goffman E. Stigma: Notes on the Management of the Spoiled Identity. Englewood Cliffs, 1963.

⁹ О перспективах использования этого термина см.: Hechter M. Principles of the Group Solidarity. Los Angeles, 1998.

¹⁰ Понятие «хабитуализация» было впервые использовано Марселем Моссом и Питером Бергером; его смыл и содержание были значительно расширены Томасом Лукманом и Пьером Бурдьё.

¹¹ Об эпистемологическом значении этого параметра см. подробнее: Identity and Сontrol. How Social Formations Emerge / ed. H.С. White. Princeton, 2008.

¹² Впервые такого рода эпистема была представлена среди английских авторов в трактате Джона Ферна «Блазон знатности в двух частях» (Ferne J. The Blazon of Gentrie: Deuided into two parts. The first named, The Glorie of Generositie. The second, Lacyes Nobilitie. Comprehending discourses of Armes and of Gentry. Wherein is treated of the beginning, parts and degrees of gentlenesse, with her lawes: of the bearing, and blazon of Cote-armers: of the lawes of armes, and of combats. John Windet for T. Cooke. London, 1586), французских – в произведении «О знати и праве первородства» Андре Тирако (Tiraqueau A. De nobilitate et iure primogeniorum. Lyon, 1573), а также в труде «О гражданской знати» Штефана Маттиаса (Mathias S. Tractatus de nobilitate civil. Francofurti, 1617) – в среде немецких авторов.

¹³ Подробнее см.: Waswo R. Language and Meaning in the Renaissance. Princeton, 1987; Gutzwiller K.J. Poetic Garlands. Hellenistic Epigrams in Context. Los Angeles, 1998; Drysdall D.L. Hieroglyphs, Speaking Pictures, and the Law. The context of Alciato’s Emblems. Glasgow, 2013; Daltio R. La letteratura delle immagini Emblemi e “imprese” tra Cinque e Seicento. Aosta, 2015.

¹⁴ Becker M.B. Civility and Society in Western Europe, 1300–1600. Bloomington; Indianapolis, 1988; Bryson A. From Courtesy to Civility. Changing Codes of Conduct in Early Modern England. Oxford, 1998.

¹⁵ Passau R. After Certainty. A History of Our Epistemic Ideals and Illusions. Oxford, 2017. P. 94–100.

¹⁶ Chroust A.-H. The Corporate Idea and the Body Politic in the Middle Ages // The Review of Politics. 1947. Vol. 9. № 4. P. 423–452; Coquillette D.R. Legal Ideology and Incorporation I: The English Civilian Writers, 1523–1607 // Boston University Law Review. 1981. Vol. 61. P. 1–89.

¹⁷ Наиболее подробной известной мне номенклатурой титулов и званий является опубликованный французским эрудитом Жилем-Андре де Лароком де Лалонтьером в 1678 г. «Трактат о знати». См.: De La Roque de La Lontière G.A. Traité de la noblesse, de ses différentes espèces, de son origine, du gеnetilhomme de nom et d’armes. Rouen, 1710; второе издание: De La Roque de La Lontière G.A. Le Traité de la noblesse et de ses différentes espèces, nouvelle édition, augmentée des Traités du blason des armoiries de France, de l’origine des noms et sur-noms, et du ban et arrière-ban. Rouen, 1734; современное издание: De La Roque de La Lontière G.A. Le Traité de la noblesse et de ses différentes espèces / avant-propos de J. de Bodinat, annoté par H.-M. Langle, J.-L. de Tréourret de Kerstrat. Paris, 1994.

¹⁸ Яков I Стюарт считал, что монарх, подобно фонтану, источает титулы на своих подданных, приобщая каждого из них к «жемчужинам» своего великолепия. Подробнее см.: Федоров С.Е. Аристократия при ранних Стюартах. С. 128–142.

Авторлар туралы

Sergey Fyodorov

Хат алмасуға жауапты Автор.
Email: s.fedorov@spbu.ru
ORCID iD: 0000-0002-6030-7667
Scopus Author ID: 57196032604
ResearcherId: J-4374-2013

доктор исторических наук, профессор

Әдебиет тізімі

Қосымша файлдар