Рецензия на монографию «Адамчевский П., Войтковяк Я., Мамулиа Г. Воспоминания Измаэль-бека (Юзефа) Петруцина-Петрушевского как источник по истории февральской революции и войны на Кавказе. 1917–1919 гг. – Варшава: Институт политических исследований польской академии наук, 2022. – 332 с. (на русском языке, перевод с польского)

Полный текст

Польско-кавказские связи имеют давние исторические основания. Их многообразный контент включает взаимное участие представителей обоих регионов в событиях в странах визави, наличие значительной польской диаспоры на Северном Кавказе, присутствие в исторической памяти большого пласта представлений, связанного, с одной стороны, с общим восточным вектором польской идеологии сарматизма, а с другой, с частично реальными, а частично легендарными сюжетами об активном участии в Кавказской войне поляков, сражавшихся на стороне воюющих горцев. Отдельный пласт общего исторического контента представляют польские тексты о Кавказе. Их авторы были представители самых разных сфер профессиональной деятельности – ученые-этнографы (П.Г. Пржецлавский), географы (И.И. Стебницкий), естествоиспытатели (Л.А. Млокосевич), участники Кавказской войны (Т. Лапинский) и многие другие – и в целом их труды в настоящее время составляют значительный объем кавказоведческой литературы.

Ныне он пополнился новой публикаций. Вышли в свет воспоминания Юзефа (Измаэль-бека) Петруцины-Петрушевского, в которых он описал свое пребывание на российском Кавказе в период революционных потрясений 1917–1920-х гг. О существовании этого мемуара стало известно сравнительно недавно: в 1989 г. он был обнаружен в Архиве министерства внутренних дел Польши профессором Варшавского университета Ежи Кохановским. Ему же принадлежат первые попытки исследовательского анализа текста в статьях, помещенных в польской научной прессе. Между тем, на родине автора записки не опубликованы, в то время как мы являемся обладателями их русского перевода, блестяще выполненного Екатериной Кузавлёвой-Адамчевской и Асель Сагимбековой.

Из выходных данных книги невозможно понять, кто занимался археографической подготовкой издания – в целом не плохой: публикация содержит содержательные постраничные комментарии, именной и географический указатели. Основной текст «Воспоминаний» предваряют три вводные статьи. Первая повествует о судьбах поляков, бывших офицеров Российской императорской армии, оказавшихся перед историческим выбором, связанным с отношением к революции и Гражданской войне в России. Во второй анализируется деятельность Петруцины-Петрушевского на службе Горской республики. Третья содержит подробный биографический очерк эпонима. С этими статьями также сопряжены некоторые загадки. По ряду признаков очевидно, что каждая имеет индивидуальное авторство, однако тексты не подписаны. В то же время на титуле обозначены имена Пшемыслова Адамческого и Якуба Войтковяка (это крупнейшие современные польские кавказоведы) и Георгия Мамулиа (известного исследователя и эксперта в области истории Кавказа). Закономерно предположить, что они и являются авторами вступительных статей, но именная соотнесенность с конкретным текстом не обозначена.

Собственно «Воспоминания» Петруцины-Петрушевского состоят из двух частей. В первой – «В вихре революции» содержатся записки о революционных событиях в Москве и Петрограде, свидетелем и участником которых довелось быть автору. Однако меня в настоящих заметках будет интересовать вторая часть воспоминаний – «В тени Казбека», в которой автор описывает два года своей жизни, которые он провел на Кавказе.

В одной из вводных статей читателя предупреждают, «что мемуары Петруцина-Петрушевского являются ценным, хотя порой и весьма субъективным источником» [Адамчевский, Войтковяк, Мамулиа 2022: 84]. А как иначе? Любые мемуары, воспоминания, дневники и др. эго-документы несут печать индивидуальности и субъективности автора, но во многом именно эти качества делают подобные нарративы чрезвычайно интересными, особенно, если неординарна личность самого автора.

Юзеф Петруцина-Петрушевский был российским подданым. Он родился в 1893 г. в Вильно, где проживала его семья; отец был строительным подрядчиком. Уйдя добровольцем на фронт разразившейся мировой войны, Петруцина-Петрушевский сражался в рядах императорской армии, заслужив ряд боевых наград. Февральскую революцию 1917 г. он встретил в Москве, судя по всему, весьма сочувственно относясь к свержению романовской монархии, но крайне негативно к развалу социального порядка, выплеснувшего на улицы стихийную полукриминальную волну «революционных» масс. В сентябре 1917 г. Петруцина-Петрушевский отправился на Кавказ, где пробыл до 1920 г. Здесь ему довелось оказаться свидетелем и участником многих исторических событий, в которых в полной мере сказались военные навыки Петруцины-Петрушевского. Нужно отметить, что пан Юзеф был храбрым солдатом и командиром. Возможно, описываемые им подвиги, как в России, так и на Кавказе грешат известными преувеличениями, но общий контекст воспоминаний не дает повода сомневаться в безоглядной смелости и динамичной решительности этого человека.

Более того, война была его сущностью, в ней он видел главное оправдание своей жизни. «Я люблю войну, – открыто признавался Петруцина-Петрушевский, – хотя не знаю за что» [Адамчевский, Войтковяк, Мамулиа 2022: 145]. Эта фраза не более, чем лукавство, ибо сам же отвечал на этот вопрос, говоря о «блаженстве», а также «умилении и почти восторге так внезапно обрушиться с чувством героического превосходства в траншею противоположного форпоста и разбить врага. Внезапные крики, взрывающиеся гранаты, затем лай штыков, стоны, яростная стрельба – и вот группа заложников передо мной. Я Господь жизни и смерти» [Адамчевский, Войтковяк, Мамулиа 2022: 145].

С такой же страстью, с какой пан Юзеф любил войну, он ненавидел ее противников. Для него пацифисты – «дрожащие за свою шкуру» [Адамчевский, Войтковяк, Мамулиа 2022: 147]. Столь же презрительно он отзывается об основном носителе пацифистских идей – интеллигенции, для характеристики которой нарочито подбирает уничижительные пейоративы, обзывая «лысой, физически опустошенной, идиотски легкомысленной, старческой, упрямой» [Адамчевский, Войтковяк, Мамулиа 2022: 179]. Вполне понятно, что негативным объектом являлась и партийная сила, представлявшая эту самую интеллигенцию на политическом поле России. Ю. Петруцина-Петрушевский признавался, что «их (кадетов. – Ю.А.) я совсем не понимал. В их теории я видел только огромный лисий хвост, покрывающий все, из-под которого ничего не видно» [Адамчевский, Войтковяк, Мамулиа 2022: 194]. Понятно, что в глубоко реакционных взглядах Ю. Петруцины-Петрушевского не оставалось места для демократических ценностей, в частности свободе, во всяком случае в том понимании, которое стало преобладающим в российском обществе, объятом послефевральской эйфорией падения монархии. В состоявшемся в эти дни разговоре со своим русским собеседником об идеалах свершившейся революции пан Юзеф заявил, что «свобода одним крылом проникает в доисторические образцы пастушье-кочевого бродяжничества, а другим – в анархизм» [Адамчевский, Войтковяк, Мамулиа 2022: 159].

В целом, антидемократизм Юзефа Петруцина-Петрушевский лично у меня не вызывает больших симпатий, однако ему не откажешь в даре предвидения, обусловившем крайне подозрительное отношение к опьяненными «свободой» выпавших из социального порядка революционным массам. Его ничем не сдерживаемое перо по силе страсти и ненависти порой напоминает «Окаянные дни» с их предельным неприятием новых российских реалий, но если у Бунина горькие инвективы по отношению к народу исторгала всепоглощающая любовь к погибающему отечеству, то у Петруцины-Петрушевского – неистовое неприятие бестолковости и нерешительности власти Временного правительства, не имеющего силы и воли для подавления анархистской вольницы, захлестнувшей улицы обеих российских столиц. Рецепты для правительства у Петруцины-Петрушевского имелись: «вывести на площадь жандармский дивизион и казаков, снести лавиной митингующих, выступающих (…) повесить на фонарях, объявить приказ, запрещающий хотя бы на один день покидать дома, и закрыть на месяц высшие учебные заведения – и на следующий день вся Москва запоет “Боже, царя храни”» [Адамчевский, Войтковяк, Мамулиа 2022: 159].

Впрочем, в сердце Петруцины-Петрушевского бушевали не только негативные страсти, но и весьма нежные чувства, которые он питал, прежде всего к своему народу. Трепетно и нежно культивируя свою польскость, пан Юзеф был высочайшего мнения о поляках, соотнося их национальные особенности с чертами собственной личности: «я – это поляк, вечный повстанец, враг насилия, вечный мечтатель о свободе» [Адамчевский, Войтковяк, Мамулиа 2022: 157], восклицает он, несколько неожиданно возвышенно толкуя о понятиях, которые в другой ситуации третировал и поносил. В целом свои права и действия он императивно соотносил с тем, «что диктует мое польское сердце» [Адамчевский, Войтковяк, Мамулиа 2022: 157].

Другое трогательное чувство Петруцина-Петрушевский испытывал к Кавказу и его народам. Он считал, что в этот край попал не случайно, ибо был ведомым самой судьбой. Из «Воспоминаний» следует, что пан Юзеф давно интересовался регионом, прочитал горы кавказоведческой литературы и в целом неплохо разбирался в местных обыкновениях и нравах, которые живо напоминали милому его сердцу рыцарскую польскую старину, воспетую А. Мицкевичем в «Пане Тадеуше» и Г. Сенкевичем в его исторических романах. Проникнувшись любовью к Кавказу, Петруцина-Петрушевский безоглядно вступил в борьбу за его свободу и независимость.

Он прибыл на еще мирный и спокойный Кавказ, но в скором времени край стал стремительно погружаться в революционный хаос: «Зловещие ветра анархии завертели событиями, как степным песком» [Адамчевский, Войтковяк, Мамулиа 2022: 240], – писал пан Юзеф, не лишенный склонности к литературным «красивостям». Действительно, последовавшие затем события с увеличивающимся ускорением настигали, наслаивались и сталкивались друг с другом, что в ярких подробностях описал автор в своих «Воспоминаниях».

«В тени Казбека» начинается с прибытия Петруцины-Петрушевского 21 сентября 1917 г. в Тифлис, где он общался с функционерами Особого Закавказского комитета (ОЗАКОМ), учрежденного Временным правительством для управления краем. Будучи прикомандированным к Кавказскому туземному кавалерийскому корпусу (известному под наименованием «Дикая дивизия»), Петруцина-Петрушевский выехал на Северный Кавказ с заданием организовать там добровольческое военное формирование для ведения партизанской войны. Прибыв 6 октября во Владикавказ, пан Юзеф рьяно принялся за реализацию этого проекта, однако наступление большевиков захват ими в феврале 1918 г. города обрушил начатую работу. Она была продолжена в Чечне, где Петруцина-Петрушевский, будучи комендантом крепости в Ведено, создал мобильный венный отряд из чеченских добровольцев, сражаясь с большевиками сначала в составе боевых формирований Горской республики, а затем в составе соединений Добровольческой армии.

Значительная доля активности Петруцины-Петрушевского (а равно сюжетика «Воспоминаний») тесно связана с поддержкой политических чаяний горской элиты, пытавшихся воплотить будущее своих народов в различных формах региональной государственности. Во вводной части указывается, что мемуары Петруцина-Петрушевского являются «значительным вкладом в дело изучения истории Горской Республики» [Адамчевский, Войтковяк, Мамулиа 2022: 54]. В этом нет сомнений. Автор был свидетелем и участником многих событий, связанных с этим уникальным явлением в истории Кавказа, оказался вдумчивым аналитиком механизмов созидания и гибели зачатков горской государственности. Все это нашло яркое отражение на страницах «Воспоминаний».

Между тем перед глазами автора протекали и другие события. В условиях разгоревшейся революционной смуты и гражданской войны они в основном отражали трагедийную сторону исторических событий, которые Петруцина-Петрушевский хроникально отразил в своих «Воспоминаниях»: противоборство различных политических сил и течений, насилия и кровавые эксцессы в условиях распада социальной ткани государства, рушившееся добрососедство, разъедаемое рецидивами горско-казачьего противостояния, осетино-ингушских противоречий и др. Одновременно Петруцина-Петрушевский – заинтересованный и крайне доброжелательный наблюдатель горского быта, оставил немало заметок о кавказском мире, в которых возвышенное и романтическое восприятие его коренных устоев сочеталось с вполне трезвыми, порой резко критическими характеристиками местных реалий в их этнической специфике.

Петруцине-Петрушевскому довелось общаться со многими деятелями Горской республики, а также со многими другими кавказскими лидерами того времени. В «Воспоминаниях» много записей о встречах автора со своими контрагентами, это – Тапа Чермоев, Таштемир Эльдарханов, Муртузали Куриев, Дени Арсанов, Али Митаев, Пшемахо Коцев, Михаил Караулов, Нажмудин Гоцинский и др. Правда, в ряде случае пан Юзеф дает волю отмеченному выше субъективизму и его оценки порой грешат излишней эмоциональностью и малообоснованными претензиями, однако в целом это еще один штрих для понимания той бескомпромиссной позиции, которую отстаивал польский герой в своей кавказской борьбе.

Примечательной страницей в биографии Петруцины-Петрушевского является принятие им ислама. В «Воспоминаниях» об этом упомянуто лишь одним предложением, однако очевидно, что данный шаг был отражением глубокого душевного переворота в сознании родившегося в католической семье Юзефа Петруцины-Петрушевского. В биографическом очерке упомянуто, что согласно легенде, он имел татарские корни, однако польское происхождение и уж во всяком случае соответствующая идентичность Петруцины-Петрушевского не вызывает сомнений. Переход в ислам, после которого новообращенный стал Измаэль-беком, произошел 18 апреля 1920 г., т.е., когда Петруцина-Петрушевский находился на Кавказе, что, вероятно, имело решающее значение. Вспомним, что Петруцина-Петрушевский задолго до этого упорно штудировал кавказоведческую литературу, знакомясь с бытовой спецификой региона, в том числе с устоями духовной культуры. Попав на Кавказ, пан Юзеф удостоверился, что сложившиеся у него романтические книжные представления о регионе во многом соответствуют действительности, проверенной личным жизненным опытом: «Я провел почти два года в тени Казбека, – писал Измаэль-бек, – разделял судьбу его воинственных племен» [Адамчевский, Войтковяк, Мамулиа 2022: 233]. Характерно, что Измаэль-бек принял ислам, будучи уже в рядах Добровольческой армии. Контрастная смена окружения не элиминировала, а как видно, наоборот, окончательно укрепила мировоззренческий поворот, приведший его лоно новой духовности.

Воспоминания Петруцины-Петрушевского были написаны спустя пятнадцать лет после пребывания на Кавказе. Но и тогда Измаэль-бек на мог найти точного ответа на мучивший его вопрос: «почему в таких благоприятных условиях кавказские народы не создали никакой государственности» [Адамчевский, Войтковяк, Мамулиа 2022: 288]. Его предположения, что судьбы народов «стали игрушкой в руках политических спекулянтов и авантюристов», кажутся слишком легковесными и прямолинейными. Ослепленный своей страстной идеей видеть уникальный мир кавказской цивилизации свободным и независимым, Измаэль-бек не придал значение многим институциональным основам региональной жизни. Не идущий на компромиссы, он гневно клеймил любые попытки поисков обоюдных решений. Терпя сотрудничество с силами Добровольческой армии, Измаэль-бек был последовательным противников большевиков, поэтому любые контакты кавказцев с красными, рассматривал как предательство национальных интересов. Зная об историческом многообразии народов и культур, он, мне кажется, недооценил центробежные силы этнического партикуляризма, порождавшие многие беды и несчастья региона.

Измаэль-бек не смирился с крахом своих надежд. Воссозданные в биографическом очерке последующие перипетии жизненного пути Петруцины-Петрушевского оказались не менее бурными и извилистыми, чем его кавказская эпопея, при этом сам Кавказ оставался вожделенной целью и мечтой его личностного кредо. Сотрудничая с польскими спецслужбами, Измаэль-бек прилагал немало многообразных усилий для организации антисоветского движения на Кавказе. В рамках этой деятельности важной потребностью стало, вероятно, желание вернуться мысленно на Кавказ в бурную эпоху его революционных потрясений, многие важные черты которой Измаэль-бек (Юзеф) Петруцина-Петрушевский запечатлел на страницах своих «Воспоминаний».

Об авторах

Юрий Дмитриевич Анчабадзе

Институт этнологии и антропологии им. Н.Н. Миклухо-Маклая РАН; Абхазский институт гуманитарных исследований им. Д.И. Гулиа АН Абхазии

Автор, ответственный за переписку.
Email: anchabadze@list.ru
ORCID iD: 0000-0001-7721-841X

доктор исторических наук

Россия, Москва; Сухум

Список литературы

Дополнительные файлы