The сonquest of Syria by Muhammad Ali pasha in 1831–1832 and its influence on Russian-Ottoman relations

全文:

Экспансионистская политика османского наместника (вали) и фактического правителя Египта Мухаммада Али-паши (ок. 1769–1849), которую он начал осуществлять в ходе успешной войны с государством Саудитов, инициированной им в 1811 г. по велению султана Махмуда II (1808–1839), два десятилетия спустя, в 1831 г., привела к открытому конфликту с Высокой Портой. Стремясь достичь большей политической самостоятельности, Мухаммад Али-паша добивался от официального Стамбула передачи под его управление Сирии¹. В ходе продолжавшейся в течение двух лет военной кампании он предпринял попытку установить контроль над стратегически важными провинциями (эялетами) Османской империи. Победа над войсками Порты и завоевание Сирии стали закономерными следствиями усиления власти Мухаммада Али-паши в Египте и создания многочисленной регулярной армии по европейскому образцу на основе рекрутских наборов. Кроме того, походы в Аравию (1811–1818), Нубию и Судан (1820–1824) позволили египетским солдатам и офицерам получить важный боевой опыт, который также стал фактором, обеспечившим успех в этом конфликте. В то же время в 1831–1832 гг. Порта в военном отношении оказалась неспособна успешно противостоять мятежному египетскому наместнику. Реформа, имевшая целью модернизацию армии, после длительного 19-летнего перерыва была возобновлена в 1826 г. Ликвидация янычарского корпуса по решению Махмуда II устранила главное препятствие на пути военных преобразований, однако к 1831 г. они были еще далеки от завершения². Кроме того, вооруженные силы и государственные финансы Османской империи были в значительной степени ослаблены длительной неудачной борьбой с греческим восстанием и поражением в Русско-турецкой войне 1828–1829 гг. Важно отметить, что за год до ее начала большая часть флота Мухаммада Али-паши была уничтожена в ходе Наваринского сражения, вследствие чего крупный контингент египетской армии, участвовавший в борьбе с повстанцами, был вынужден эвакуироваться из Греции. Правитель Египта рассматривал получение контроля над южным сирийским эялетом Сайда, граничившим с его владениями, в качестве достойной компенсации за понесенные потери. Мухаммад Али-паша также понимал, что следствием модернизации вооруженных сил Османской империи со временем станет активизация Портой усилий по централизации власти, что в перспективе угрожало ему потерей Аравии. Назначение на должность главнокомандующего (сераскира) новой османской регулярной армии Коджи Хюсрева Мехмед-паши³ (1769–1855) – давнего врага Мухаммада Али-паши, вынашивавшего планы по свержению последнего, – красноречиво говорило о намерении султана восстановить прямой контроль и над Египтом. В этих обстоятельствах Мухаммад Али-паша рассматривал вторжение в Сирию в 1831 г. как превентивный удар, необходимый для сохранения его власти, а возможно даже и жизни⁴. Однако после того, как, овладев Сирией, египетские войска продолжили наступление в Анатолии, создавая прямую угрозу османской столице, конфликт вышел на новый уровень в рамках Восточного вопроса. В этой ситуации Российская империя оказала прямую военную помощь своему вчерашнему противнику, направив в начале 1833 г. свой флот для защиты Стамбула от армии Мухаммада Али-паши.

Вопрос о влиянии конфликта между Высокой Портой и наместником Египта на российско-османские отношения в 1830-е годы представляет особую актуальность в контексте изучения отечественной внешней политики. Исследование данной проблематики позволяет сделать вывод о том, что Санкт-Петербург на данном историческом этапе придавал важное значение сохранению баланса сил в Восточном Средиземноморье. Следует отметить, что в отечественной научной литературе завоевание Сирии Мухаммадом Али-пашой и реакция России на события Первого египетского кризиса преимущественно рассматривались или в общих работах по истории Восточного вопроса, или в контексте деятельности российской дипломатии в Османской империи⁵. При этом данные исторические сюжеты не становились предметом отдельного изучения. Настоящее исследование, базирующееся на анализе широкого круга российских, египетских и сирийских источников, является попыткой восполнить этот пробел.

Размышляя о событиях 1831–1832 гг., известный российский дипломат и востоковед Константин Михайлович Базили писал: «Наступила пора или привести в исполнение давно замышленные планы, от которых зависело будущее величие владетеля Египта и упрочение приобретенных им преимуществ, или ждать, чтобы уровень, наводимый султаном на всю империю, коснулся Египта с сирийской границы»⁶. Завоевание Сирии войсками Мухаммада Али-паши⁷ в 1831–1832 гг. имеет исторические параллели с более ранними военно-политическими конфликтами в этом регионе, когда консолидация власти в Египте способствовала последующей военной агрессии в отношении северного соседа. Это объяснялось как выгодным стратегическим положением Сирии, так и обилием в ней экономических ресурсов. В XVIII в. подобным примером стал мятеж правителя османского Египта Али-бея аль-Кабира⁸, в 1771 г. направившего свои войска для завоевания Сирии.

В первой трети XIX в. османское правительство обеспечивало контроль над сирийскими провинциями и безопасность в них, используя иррегулярные формирования наместников (вали). Для этой цели практически никогда не привлекались войска из столицы и балканских владений империи. Таким образом Высокая Порта поддерживала авторитет султанской власти в провинциях и не допускала формирования политических сил, способных угрожать османскому суверенитету. Наемные воинские контингенты вали были достаточно эффективны при отражении набегов бедуинов и обеспечении своевременного сбора податей, но не могли успешно противодействовать серьезной внешней угрозе. В октябре 1831 г. они не сумели остановить вторжение войск Мухаммада Али-паши в Сирию. Формальным предлогом для него послужил отказ наместника Сайды Абдалла-паши выдать бежавших в его провинцию из Египта феллахов, спасавшихся от рекрутских наборов⁹.

Вступив в Сирию, египетская армия практически без сопротивления овладела Газой, Яффой и Хайфой и в ноябре 1831 г. приступила к осаде хорошо укрепленной Акки, которую Абдалла-паша был твердо намерен оборонять. Сирийский наместник рассчитывал на военную помощь со стороны Высокой Порты. Кроме того, его вдохновлял исторический пример одного из предшественников – Ахмад-паши аль-Джаззара¹⁰, который в 1799 г. сумел отстоять Акку от наступавшей из Египта французской армии под командованием генерала Наполеона Бонапарта. Осада Акки войсками Ибрахим-паши продолжалась вплоть до мая 1832 г., когда Абдалла-паша, так и не получив помощи от османского правительства, был вынужден капитулировать¹¹. Примечательно, что на протяжении первых месяцев осады Акки султан Махмуд II и его правительство не предпринимали решительных действий для того, чтобы противостоять Мухаммаду Али-паше в его попытке завоевания Сирии, вероятно, надеясь, что он ограничится установлением контроля над южными районами Палестины. По сообщению чрезвычайного посла Российской империи в Константинополе Аполлинария Петровича Бутенева от 21 января 1832 г., для конфиденциальных переговоров с Мухаммадом Али-пашой в Александрию были направлены несколько «комиссаров»¹² Высокой Порты, пытавшихся отговорить его от продолжения военных действий, однако переговоры не имели успеха из-за решительных намерений наместника Египта продолжать осаду Акки¹³. Лишь весной 1832 г., после провала переговоров, был издан султанский указ, объявлявший Мухаммада Али-пашу мятежником. Начались сборы османских правительственных войск, которые должны были направиться в Сирию через Малую Азию. Эта задержка во времени позволила Ибрахим-паше развить успех. 13 июня 1832 г. его войска заняли Дамаск, а затем, направляясь на север, нанесли решительные поражения противнику в сражениях при Хомсе (26 июня) и Бейлане (29 июля)¹⁴. В результате этих военных успехов Ибрахим-паша не только занял весь север Сирии, включая Халеб (Алеппо), но и продолжил наступление на территории Анатолии. В переписке с отцом в сентябре 1832 г. главнокомандующий египетской армией призывал Мухаммада Али-пашу к провозглашению независимости Египта и основанию собственной династии¹⁵. Однако последний не решался на столь радикальный шаг, опасаясь как возможного вмешательства европейских держав, так и недовольства со стороны подвластного мусульманского населения (в представлении большинства подданных султана его власть носила сакральный характер и являлась единственной законной и безальтернативной). Конфиденциальная переписка Ибрахим-паши и Мухаммада Али-паши свидетельствует о недоверии командования египетской армии к мусульманскому населению в Дамаске, Иерусалиме, Наблусе и других городах Сирии и Палестины¹⁶. И хотя Ибрахим-паша по требованию отца настаивал на том, чтобы имя султана Махмуда II, как и прежде, упоминалось в пятничной проповеди в сирийских мечетях¹⁷, местные жители воспринимали египетскую оккупацию как незаконные действия мятежного наместника против Порты и с тревогой ждали дальнейшего развития событий.

Мятеж Мухаммада Али-паши и его военные успехи в Сирии обратили на себя пристальное внимание европейских держав после падения Акки в мае 1832 г. По словам генерала Николая Николаевича Муравьева¹⁸, летом 1832 г. в Санкт-Петербурге «укрепилась уверенность в том, что России нельзя было оставаться равнодушною зрительницею и ни в каком случае не следовало допускать восстания подданного против своего властелина»¹⁹. Император Николай I выразил свое неудовольствие действиями Мухаммада Али-паши в Сирии. Из Александрии был отозван российский консул Проспер Жозеф Лавизон²⁰. Кроме того, всем подданным Российской империи было предписано покинуть Египет, а судам под российским флагом запрещалось перевозить продовольствие, оружие и другие грузы для снабжения войск Мухаммада Али-паши. Лавизон покинул Александрию 20 августа 1832 г.²¹ Эти дипломатические действия, направленные против египетского наместника, убедили султана Махмуда II и Высокую Порту в том, что Санкт-Петербург и в дальнейшем будет оказывать поддержку Османской империи в борьбе с Мухаммадом Али-пашой. Примечательно, что Россия пошла на подобные шаги первой среди европейских великих держав. Николай I и его правительство осознавали, что усиление Мухаммада Али-паши представляло серьезную угрозу для российских интересов, так как могло привести к нарушению баланса сил как на Ближнем Востоке, так и в Европе. В своих записках Н.Н. Муравьев следующим образом оценивал ситуацию, сложившуюся летом 1832 г.: «Завоевание Турции Мехмед- Али-пашою… могло бы, с возведением нового лица на престол турецкий, возродить новые силы в сем упадающем царстве и отвлечь внимание и силы наши от дел Европы, а потому Государя особенно занимало удержание Султана на колеблющемся престоле его»²².

Мухаммад Али-паша осознавал ту опасность, которую для реализации его далеко идущих планов могло представлять вмешательство в конфликт европейских держав на стороне султана и Высокой Порты. В беседе с Лавизоном незадолго до отъезда последнего из Александрии он, сообщая об успехах своих войск в Сирии, делал вид, что не помышляет о свержении Османской династии. Египетский наместник высказывал надежду на то, что великие державы отнесутся с пониманием к его интересам²³. По сути, Мухаммад Али-паша повторял те тезисы, которые были высказаны им в июне 1832 г. в обращении к европейским консулам. Тогда он заявлял о том, что остается «скромным слугой» Османской империи, действует исключительно ради блага и славы Высокой Порты и не помышляет о независимости, а завоевание Сирии предпринято им лишь в целях укрепления государственной власти²⁴.

Парадоксальность данного высказывания во многом объясняется тем фактом, что египетский наместник являлся не менее твердым сторонником военно-административной модернизации Османской империи, чем его противники в окружении Махмуда II. Как отмечалось выше, основная цель сирийского похода заключалась в том, чтобы лишить их возможности отстранить Мухаммада Али-пашу от власти и управления его обширными владениями, включавшими к тому времени (помимо Египта) Судан, Аравию и остров Крит. В то же время установление контроля над Сирией открывало для египетского наместника возможности для продолжения наступления в Анатолии в направлении османской столицы. В случае разгрома османских войск Мухаммад Али-паша, располагавший многочисленной регулярной армией, мог если и не свергнуть Османскую династию, то как минимум подчинить султана и Высокую Порту своему прямому влиянию. Представляется очевидным, что в сложившейся к тому моменту геополитической ситуации Николай I предпочитал видеть в качестве южного соседа Российской империи ослабленную в ходе недавней Русско-турецкой войны 1828–1829 гг. Османскую империю, а не победоносную державу Мухаммада Али-паши. Завоевание сирийских провинций египетской армией стало для него своеобразной «красной чертой». Осенью 1832 г., после того как в Санкт-Петербурге стало известно о победах Ибрахим-паши при Хомсе и Бейлане и дальнейшем преследовании им османских войск на территории Анатолии, Николай I принял решение направить в Константинополь, а затем в Александрию, генерал-лейтенанта Н.Н. Муравьева с особым поручением. Фактически его миссия знаменовала собой подготовку к отправке на берега Босфора экспедиционного корпуса русских войск с целью защиты Константинополя.

Приезд Муравьева с личными заверениями в дружбе султану от имени Николая I был воспринят Махмудом II как предвестие скорого оказания военной помощи со стороны России. Султан и Высокая Порта всерьез рассчитывали на вмешательство в конфликт Санкт-Петербурга. В этом они видели выход из сложившейся ситуации, казавшейся безнадежной. Муравьев понимал задачи своей миссии в Константинополе следующим образом: оказать максимальное противодействие дальнейшей экспансии Мухаммада Али-паши, способствовать сохранению власти султана Махмуда II, а также, по возможности, противостоять британской и французской дипломатии в борьбе за влияние на Порту²⁵.

По стечению обстоятельств Муравьев прибыл в Константинополь в тот самый день (9 декабря 1832 г.), когда Ибрахим-паша разгромил в генеральном сражении при Конье главные силы османской правительственной армии и взял в плен командовавшего ею садразама Решида Мехмед-пашу. Как отмечал К.М. Базили, «победа, одержанная Ибрахимом в сердце империи над самим главой правительства, доставшимся ему в плен, над войском, в котором и старая, и новая военная система Турции были выставлены во цвете регулярных и иррегулярных сил, глубоко поразила воображение племен малоазийских. Одно за другим приносили они свою покорность победителю»²⁶. В этой критической ситуации Муравьев стремился убедить султана и Высокую Порту в искренности намерений России защитить османскую столицу от наступления войск Ибрахим-паши. Как отмечалось выше, в рассматриваемый период османская регулярная армия все еще находилась в процессе модернизации, а ее боевой потенциал был значительно ослаблен поражением при Конье, что не позволяло рассчитывать на эффективную защиту Стамбула силами лишь турецких войск. 15 декабря 1832 г. Муравьев был удостоен аудиенции Махмуда II, в ходе которой он сообщил султану о том, что намерен отправиться в Александрию и лично передать Мухаммаду Али-паше послание Николая I, в котором содержалось предупреждение о вступлении России в конфликт с целью защиты Османской империи в случае, если египетские войска не прекратят наступление на Стамбул²⁷. 23 декабря 1832 г. Муравьев направился в Александрию с целью убедить Мухаммада Али-пашу немедленно остановить боевые действия и начать переговоры с Высокой Портой. Мятежный наместник Египта гостеприимно встретил посланника Николая I. В беседах с Муравьевым он подчеркивал свое доброжелательное отношение к сильной в военном отношении России и даже утверждал, что советовал султану не ввязываться с ней в войну в 1828 г.²⁸

Не лишне предположить, что переданное наместнику Египта предупреждение от имени российского императора вынудило Мухаммада Али-пашу отдать приказ Ибрахим-паше прекратить наступление от Коньи в сторону Босфора. Следует отметить, что продвижение египетских войск по территории Анатолии было остановлено еще до того, как Мухаммад Али-паша получил известия о прибытии по просьбе Махмуда II в начале февраля 1833 г. к берегам Босфора эскадры Черноморского флота и российского военного контингента, состоявшего из десантных полков 26-й пехотной дивизии. Почти одновременно с отъездом Муравьева в Александрию в Анатолию был направлен уполномоченный от Военного министерства Российской империи Гвардейского Генерального штаба полковник Александр Осипович Дюгамель²⁹. Этому способному военному разведчику и дипломату было поручено потребовать от Ибрахим-паши немедленного прекращения наступления. Кроме того, в Александрию для переговоров с Мухаммадом Али-пашой по поручению султана отправился главнокомандующий османским флотом Халиль Рифат-паша, доброжелательно относившийся к египетскому наместнику³⁰. Махмуд II и Высокая Порта были готовы передать под управление Мухаммада Али-паши эялет Сайда с целью заключения перемирия, но мятежный паша требовал признания его власти над всей Сирией.

В то время как генерал-лейтенант Муравьев направлялся в Александрию морским путем, полковник Дюгамель имел поручение не только встретиться в Конье с Ибрахим-пашой, но и проехать затем через Анатолию и Сирию в Египет «сухопутным путем», чтобы получить сведения о положении в регионе и о состоянии египетских вооруженных сил³¹. В Конье российскому посланнику был оказан доброжелательный прием. По окончании переговоров с главнокомандующим армии Мухаммада Али-паши, проходивших 5–6 января 1833 г., египетский сераскир убедился в решительных намерениях России оказать военную поддержку османскому правительству и снабдил Дюгамеля рекомендательными письмами к командирам гарнизонов в Анатолии, которые позволили бы ему беспрепятственно проехать в Сирию для продолжения миссии³². Однако полковнику не суждено было добраться до цели своей поездки: по дороге он тяжело заболел и был вынужден вернуться в Константинополь. Однако его дипломатическая миссия, как и миссия Муравьева, увенчалась успехом: обоим посланникам Николая I удалось убедить египетское командование в серьезности намерения России защитить Османскую империю.

Примечательно, что в конце декабря 1832 г. (т. е. еще до переговоров Муравьева с Мухаммадом Али-пашой и Дюгамеля с Ибрахим-пашой) египетский сераскир в переписке с отцом сообщал о твердом намерении продолжать наступление на практически беззащитную османскую столицу. Он даже заявлял о возможности свержения Махмуда II и воцарения на османский трон нового султана, который станет исполнителем воли Али-паши³³. Однако в дальнейшем тональность корреспонденции, направлявшейся Ибрахим-пашой в Египет, существенным образом меняется. 21 января 1833 г., ссылаясь на обстоятельства переговоров Муравьева и Рифат-паши с Мухаммадом Али-пашой, он советует отцу заключить с османскими властями прочный мир, условием которого могла бы стать фактическая независимость Египта и суверенитет его правителя во всех владениях, включая недавно завоеванные Сирию и Киликию. Кроме того, сераскир настоятельно рекомендовал включить в мирное соглашение пункт о передаче под власть египетского наместника острова Кипр, который до этого не являлся объектом притязаний Мухаммада Али-паши³⁴.

После прибытия эскадры Черноморского флота и русских десантных войск (в феврале и марте 1833 г., соответственно) для защиты османской столицы Муравьев принял временное командование ими (до приезда в османскую столицу чрезвычайного посланника Николая I генерал-адъютанта А.Ф. Орлова). Он передавал в Санкт-Петербург оперативную информацию о дислокации и состоянии войск Ибрахим-паши в Анатолии и Сирии³⁵. Российский посланник также оказывал помощь сераскиру Хюсреву Мехмед-паше при подготовке берегов Босфора к обороне. По мнению Муравьева, даже с теми небольшими военными силами, которые оставались в распоряжении Высокой Порты после поражения при Конье, сохранялась возможность организовать высадку десантов на побережье Сирии и поднять восстание местного населения против египетского владычества. В случае успеха операции коммуникации между войсками Ибрахим-паши в Анатолии и Египтом оказались бы перерезанными. Это создавало бы более благоприятные для османских властей условия на переговорах с Мухаммадом Али-пашой³⁶. В ходе подготовки плана операции Муравьев составил подробное географическое описание Сирии с указанием наиболее удобных маршрутов как для высадки десанта с моря, так и для сухопутного вторжения с территории Восточной Анатолии через Халеб и Антакью (Антиохию)³⁷. Согласно его оценкам, наиболее выгодным в военном отношении пунктом для начала боевых действий на сиро-ливанском побережье являлся не Бейрут, а Тир, поскольку, используя этот город в качестве опорной базы, было удобнее развивать наступательные действия во внутренних районах страны, отрезая Дамаск от транспортного сообщения с Египтом³⁸.

Как свидетельствуют архивные источники, российское правительство было готово вступить в прямой военный конфликт с мятежным наместником Египта в 1833 г. в случае срыва переговоров между Высокой Портой и Мухаммадом Али-пашой и продолжения боевых действий. При этом предполагалось проведение операций не только на берегах Босфора или в Сирии. Так, в служебной записке, составленной, вероятно, в начале 1833 г., генерал-фельдмаршал Иван Федорович Паскевич рекомендовал занять ряд османских провинций и крепостей в Восточной Анатолии, в том числе Карс и Ардаган, чтобы создать угрозу коммуникациям армии Ибрахим-паши³⁹. Командующий Отдельным Кавказским корпусом генерал-адъютант барон Григорий Владимирович Розен (1782–1841) в переписке с главой Военного министерства генералом от кавалерии графом Александром Ивановичем Чернышевым (1785–1857) предлагал в случае занятия Ибрахим-пашой Эрзерума немедленно двинуть русские войска в направлении Карса и Ардагана. При условии одобрения этого плана Николаем I сформированный Г.В. Розеном отряд, состоявший из солдат и офицеров Кавказского корпуса, весной 1833 г. был готов начать наступление против египетских войск на территории Анатолии⁴⁰. Таким образом, перспектива войны России против державы Мухаммада Али-паши зимой и весной 1833 г. представлялась вполне реальной. При этом российское командование при принятии решений должно было руководствоваться в большей степени оценкой военной обстановки на местах, чем ходом переговоров между Портой и мятежным египетским наместником. Судя по директивам, которые получали российские посланники из Санкт-Петербурга, эскадра и десантные войска, присланные на Босфор, оставались в полной боевой готовности до тех пор, пока Ибрахим-паша, согласно Кютахийскому мирному соглашению, не покинул Анатолию и не вернулся со своей армией в Сирию⁴¹. По условиям договоренностей, достигнутых между Мухаммадом Али-пашой и представителями Высокой Порты, 24 апреля (6 мая) 1833 г. султан своим фирманом подтвердил власть последнего над Египтом и Критом, а также передавал ему управление всеми сирийскими провинциями взамен изъявления покорности и уважения. Ибрахим-паша провозглашался наместником Хиджаза (на территории которого располагались священные города ислама – Мекка и Медина), а также внутренних областей Аравии и округа Адана на юго-востоке Анатолии⁴². При этом вопрос о предоставлении Мухаммаду Али-паше права выбора наследника в фирмане не рассматривался.

Важнейшим итогом вмешательства Санкт-Петербурга в конфликт между Портой и Мухаммадом Али-пашой стало подписание 26 июня 1833 г. Ункяр-Искелесийского договора⁴³, по условиям которого Российская империя обязалась в случае необходимости предоставлять Османской империи военную помощь. Секретная статья документа предусматривала закрытие пролива Дарданеллы для всех иностранных военных кораблей по первому требованию России. Однако и после завершения Босфорской экспедиции в середине июня 1833 г. в Санкт-Петербурге продолжали рассматривать возобновление военного конфликта между египетским наместником и султаном как реальный сценарий последующего развития событий. Завершение Первого египетского кризиса было лишь временной передышкой в противостоянии державы Мухаммада Али-паши и Высокой Порты. Осознавая это, российское правительство проявляло особое внимание к обстановке в Сирии и в середине – второй половине 1830-х годов. Николай I по достоинству оценил способности полковника Дюгамеля. Последний получил назначение на пост российского генерального консула в Александрии. В 1836 г. Дюгамель совершил поездку по Сирии, сделав весьма верную оценку политической ситуации в регионе: «Махмуд нетерпеливо грыз удила и никак не мог утешиться в потери Сирии и Аданского округа, которых лишился вследствие возмущения своего вассала. С другой стороны, Мехмет-Али не имел никакого ручательства на будущие времена: достаточно было какой-нибудь прихоти султана, чтобы отнять у него обратно все сделанные уступки»⁴⁴.

Следует отметить, что Российская империя стала проявлять интерес к Сирии задолго до Первого египетского кризиса. Контроль над этим регионом был важен с точки зрения доступа к Святым местам. В течение длительного периода времени связь с ними осуществлялась через православных паломников⁴⁵. В ходе Русско-турецкой войны 1768–1774 гг. была предпринята попытка установить российское военное присутствие на сирийских берегах. Командование русского флота на Средиземном море наладило взаимодействие с мамлюкским правителем Египта Али-беем аль-Кабиром и его союзниками в Сирии и Ливане, а русский десантный отряд в конце 1773 г. овладел Бейрутом⁴⁶. Лишь завершение войны помешало России закрепиться в этом регионе. В дальнейшем Сирии уделялось особое внимание в контексте «Греческого проекта» Екатерины II и ее правительства⁴⁷. В 1831–1833 гг. Россия оказала военную поддержку османскому правительству в борьбе с мятежным египетским наместником, завоевание которым Сирии было воспринято в Санкт-Петербурге как нарушение баланса сил в Восточном Средиземноморье. Усиление державы Мухаммада Али-паши рассматривалось как потенциальная угроза безопасности самой России. Так, Сирия оказалась в центре внимания российской дипломатии и военной разведки уже в качестве возможного театра военных действий с целью защиты Османской империи.

Российское военно-дипломатическое вмешательство в конфликт между Портой и Мухаммадом Али-пашой разрушило планы мятежного египетского наместника и позволило османскому правительству сохранить политический престиж, а также получить крайне необходимое время для восстановления боевого потенциала вооруженных сил. По итогам двухлетней военной кампании Мухаммад Али-паша добился передачи под его управление Сирии и Киликии в обмен на изъявление покорности султану Махмуду II, однако не смог достичь другой важной цели – официального подтверждения права избрания преемника. Вследствие этого возобновление египетско-османского вооруженного конфликта в 1839 г. являлось во многом закономерным. Босфорская экспедиция и Ункяр-Искелесийский договор знаменовали собой пик российского влияния в Османской империи. Создавались предпосылки для долговременного военно-политического союза между двумя державами. Однако уже к концу 1830-х годов эти возможности были практически сведены на нет вследствие дипломатических действий Великобритании, Франции и Австрии, которые смогли добиться как от Санкт-Петербурга, так и от Стамбула согласия на коллективное участие великих европейских держав в защите Османской империи от притязаний со стороны Мухаммада Али-паши.

¹ Исторический топоним «Сирия» (араб. «Билад аш-Шам») используется для обозначения географического пространства, примерно соответствующего территориям современных Сирийской Арабской Республики, Ливана, Иордании и Израиля, вместе взятым.

² Подробнее о модернизации османской армии в XIX в. см.: Суриков К.А. Самый долгий век османского оружия: трансформация технического обеспечения сухопутной армии Османской империи в ходе модернизации XIX в. // Электронный научно-образовательный журнал «История». 2023. № 11 (133). URL: https://history.jes.su/s207987840028953-7-1/ (дата обращения: 05.07.2024). DOI: 10.18254/S207987840028953-7

³ Мехмед-паша, Коджа Хюсрев (1769–1855) – османский военный и государственный деятель, активный сторонник реформы вооруженных сил и создания новой регулярной армии по европейскому образцу, великий визирь (садразам) Османской империи в 1839–1840 гг. Ненависть Мехмед-паши к Мухаммаду Али-паше объяснялась тем, что, будучи в 1802–1803 гг. наместником Египта, он вступил в конфликт с албанскими наемниками на османской службе, был смещен, а затем фактически стал пленником их командира Мухаммада Али.

⁴ Подробнее см.: Rustum A. The Royal Archives of Egypt and the Origins of the Egyptian Expedition to Syria, 1831–1841. Beirut, 1936. P. 49–51.

⁵ См.: Восточный вопрос во внешней политике России. Конец XVIII – начало XX в. / отв. ред. Н.С. Киняпина. М., 1978. С. 98–101; Кудрявцева Е.П. Российский посланник в Турции А.П. Бутенев // Новая и новейшая история. 2021. № 5. С. 88–91. DOI: 10.31857/S013038640015140-2

⁶ Базили К.М. Сирия и Палестина под турецким правительством в историческом и политическом отношениях / подг. текста и пред. И.М. Смилянской. М., 2007. С. 137.

Базили, Константин Михайлович (1809–1884) – российский дипломат и публицист греческого происхождения. С 1833 г. служил в Министерстве иностранных дел; в 1839–1844 гг. – консул, в 1844–1853 гг. – генеральный консул Российской империи в Бейруте.

⁷ Непосредственное командование египетскими войсками в ходе кампании 1831–1832 гг. осуществлял старший сын Али-паши Ибрахим-паша (ок. 1789–1848).

⁸ Аль-Кабир, Али-бей (1728–1773) – мамлюкский правитель (шейх аль-балад) Египта в 1757–1766 и 1767–1772 гг. В период Русско-турецкой войны 1768–1774 гг. воспользовался трудным положением Османской империи, направив египетские войска для завоевания южной и центральной Сирии (взаимодействуя с местными союзниками). В 1772 г. в ходе военного мятежа был арестован и лишен власти.

⁹ Rustum A. Op. cit. P. 25–28.

¹⁰ Ахмад-паша аль-Джаззар (ок. 1730–1804) – османский военный и политический деятель боснийского происхождения, в 1760-е годы полководец Али-бея Аль-Кабира. За свою жестокость получил у современников прозвище «аль-Джаззар» («мясник»). Перейдя на османскую правительственную службу, в 1775 г. был назначен вали Сайды. Занимал этот пост до конца жизни.

¹¹ Hurub Ibrahim Basha al-Misri fi Suriya wa al-Anadul. Geliopolis, 1927. P. 14–19.

¹² А.П. Бутенев не указал в своем донесении имена османских «комиссаров». К.М. Базили упоминает одного из них (Насиф-эфенди). См.: Базили К.М. Указ. соч. С. 145.

¹³ Три донесения А.П. Бутенева графу Нессельроде по Египетскому делу 1832 и 1833 гг. // Русский архив. 1883. Вып. 1. С. 67–72.

Бутенев, Аполлинарий Петрович (1787–1866) – российский дипломат, в 1830–1843 гг. чрезвычайный посол и полномочный министр в Константинополе. Сторонник активного противодействия британской и французской политике в Османской империи. Подробнее о нем см.: Кудрявцева Е.П. Указ. соч. С. 83–93.

¹⁴ Базили. К.М. Указ. соч. С. 154–155.

¹⁵ Rustum A. Op. cit. P. 52–53.

¹⁶ Ibid. P. 45.

¹⁷ Ibid. P. 61.

¹⁸ Муравьев-Карский, Николай Николаевич (1794–1866) – российский военный и государственный деятель, генерал от инфантерии (1853). В 1832–1833 гг. в чине генерал-лейтенанта находился с военно-дипломатической миссией в Константинополе. За взятие Карса в 1855 г. (во время Крымской войны) был удостоен приставки «Карский» к фамилии.

¹⁹ Муравьев Н.Н. Турция и Египет в 1832 и 1833 годах: в 4-х т. Т. II. М., 1869. С. 31.

²⁰ Лавизон (Лависон), Проспер Жозеф (ум. 1872) – российский дипломат французского происхождения, в 1831–1832 гг. генеральный консул Российской империи в Александрии.

²¹ Муравьев Н.Н. Турция и Египет в 1832 и 1833 годах. Т. II. С. 31.

²² Там же. Т. III. С. 2.

²³ Там же. Т. II. С. 32–33.

²⁴ Rustum A. Op. cit. P. 45.

²⁵ Муравьев Н.Н. Турция и Египет в 1832 и 1833 годах. Т. II. С. 113.

²⁶ Базили. К.М. Указ. соч. С. 161.

²⁷ Русские на Босфоре в 1833 году. Из записок Н.Н. Муравьева (Карсского). М., 1869. С. 51–55.

²⁸ Муравьев Н.Н. Турция и Египет в 1832 и 1833 годах. Т. I. С. 25.

²⁹ Дюгамель, Александр Осипович (1801–1880) – российский военный и дипломат, генеральный консул Российской империи в Александрии в 1833–1837 гг., полномочный министр в Персии в 1838–1841 гг., генерал от инфантерии (1861), сенатор (с 1851 г.), член Государственного совета (с 1866 г.).

³⁰ Базили К.М. Указ. соч. С. 162.

Рифат-паша, Дамад Гюрджю Халиль (ок. 1795–1856) – османский военный и государственный деятель грузинского происхождения, в 1829–1830 гг. посол в Российской империи, в 1830–1832 гг. занимал пост главнокомандующего османским флотом (капудан-и дерья).

³¹ Муравьев Н.Н. Турция и Египет в 1832 и 1833 годах. Т. III. С. 6.

³² Автобиография Александра Осиповича Дюгамеля // Русский архив. 1885. Вып. 4. С. 500–503.

³³ Rustum A. Op. cit. P. 54–55.

³⁴ Ibid. P. 57–59.

³⁵ Российский государственный военно-исторический архив (далее – РГВИА). Ф. 846. Оп. 16. Д. 5303. Л. 42.

³⁶ Муравьев Н.Н. Турция и Египет в 1832 и 1833 годах. Т. III. С. 55.

³⁷ Там же. Т. II. С. 81–83.

³⁸ Там же. С. 83.

³⁹ РГВИА. Ф. 846. Оп. 16. Д. 5305. Л. 4.

⁴⁰ Там же. Л. 1–15.

⁴¹ Автобиография Александра Осиповича Дюгамеля. С. 503–506.

⁴² Де-факто территории, переданные под управление Ибрахим-паши, также входили в состав владений Мухаммада Али-паши.

⁴³ Ункяр-Искелесийский договор между Российской и Османской империями, заключенный сроком на восемь лет, получил название от местности Ункяр-Искелеси на азиатском берегу Босфора, где с февраля по июнь 1833 г. располагался лагерь русских войск.

⁴⁴ Автобиография Александра Осиповича Дюгамеля. С. 515.

⁴⁵ См., например: Кириллина С.А. По государеву указу и по благословению патриарха: иеромонах Арсений на Ближнем Востоке // Исторический вестник. 2023. Т. 1. № 46 (191). С. 22–45.

⁴⁶ См. подробнее: Смилянская И.М., Велижев М.Б., Смилянская Е.Б. Россия в Средиземноморье. Архипелагская экспедиция Екатерины Великой / под общ. ред. Е.Б. Смилянской. М., 2011. С. 333–413.

⁴⁷ См.: Кобищанов Т.Ю. «Греческий проект» Екатерины II и Сирия // Вестник Московского университета. Серия 13. Востоковедение. 2017. № 2. С. 3–25.

作者简介

Dmitry Zhantiev

编辑信件的主要联系方式.
Email: zhantiev@iaas.msu.ru
ORCID iD: 0000-0003-4243-6120
Scopus 作者 ID: 55587549800
Researcher ID: F-7437-2012

Institute of Asian and African Studies

参考

补充文件